Девочка-ворона

Ведь это было так просто, что можно было обхохотаться, глядя на их серьезные физиономии, когда я покупала тянучку за десять эре, предварительно набив куртку сладостями, которые затем могла продавать всем участвовавшим в соревновании “Кто осмелится тронуть меня за грудь или между ног?” и потом смеяться, когда, разозлившись, капала в замок клея, чтобы они опаздывали, а тот бородач ударял меня по башке сводом законов так, что зубы стучали, и заставлял выплевывать жвачку, которая все равно уже утратила вкус и которую я потом прилепляла к мухе…

София поражалась тому, как меняется голос в зависимости от ассоциаций. Будто воспоминания принадлежали нескольким людям, говорившим через медиума. Посреди предложения голос Виктории переходил в печальную тональность.

…к тому же у меня имелся резерв жвачек, и я могла потихоньку сунуть в рот новую, пока он сидел и читал, поглядывая, не подсматриваю ли я слова на ладони, где все слипалось от пота, а писала с ошибками я только от волнения, не потому, что была дурочкой, как другие бедолаги, умевшие тысячу раз подкинуть мяч, но ничего не знавшие о столицах или войнах, а знать бы им следовало, поскольку они были из тех, кто все время начинал войны, не понимая, когда уже хватит, а просто бросался на того, кто немного выделялся, имел брюки не той марки или плохую прическу или был слишком жирным…

Голос ожесточился. София помнила, что Виктория злилась.

…как та большая, толстая девочка, которая все время разъезжала на трехколесном велике, со странным лицом и вечно текущими слюнями, и однажды они велели ей снять одежду, но она поняла их, только когда они стали помогать ей стягивать трусы. Они всегда думали, что она просто крупный ребенок, и удивились, увидев, что низ живота у нее как у взрослой, а еще тебя могли избить только за то, что ты не плакала, когда тебя лупили кулаками в живот, а, наоборот, смеялась и просто продолжала жить дальше, не ябедничая и не жалуясь, была твердой и решительной…

Голос умолк. София слышала собственное дыхание. Почему она не попросила Викторию продолжить?

Она прокрутила пленку вперед. Почти трехминутная тишина. Четыре, пять, шесть минут. Зачем она это записала? Слышались только дыхание и шелест бумаги.

Через семь минут София услышала звук: это она точила карандаш. Потом Виктория прервала молчание.

Я никогда не била Мартина. Никогда!

Виктория почти кричала, и Софии пришлось убавить громкость.

Никогда. Я не предаю. Я ела из-за них дерьмо. Собачье дерьмо. Я, черт меня возьми, привыкла к дерьму! Проклятые сигтунские снобы! Я ела дерьмо ради них!

София сняла наушники.

Она знала, что Виктория путается в своих воспоминаниях и часто забывает, что говорила несколько минут назад.

Но являются ли эти пробелы обычными провалами в памяти?

Перед встречей с Самуэлем она нервничала. Нельзя, чтобы разговор зашел в тупик, а в его последние визиты дело шло именно к этому.

Она должна достучаться до него, пока не поздно, пока он полностью не выскользнул у нее из рук. София знала: для этого разговора ей потребуется вся имеющаяся у нее энергия.

Как обычно, Самуэль Баи появился точно ко времени, в сопровождении социального работника из Хессельбю.

– В половине третьего?