(И так далее, и так далее — чем длиннее, тем лучше. Ребят все это почему-то очень смешит).
Саша:
— Мама, как плохо жить на свете. Как в школу идти не хочется.
— Ну, потерпи. Осталось немного: апрель, май — и все. А потом поедем в Пески, станем ходить на речку.
— Как все было плохо. А ты поцеловала — и сразу легче.
— Мама, а теперь про все можно говорить? И про дядю Илюшу и про тетю Руню?
Саша:
— Мама, ты не можешь мне объяснить — зачем люди живут на свете?
В самом деле…
Галка:
— Вот кончу я школу и меня не примут в институт. Кто за меня хлопотать станет? Ведь ты не будешь?
— Не буду.
— Ну вот, так я и знала. За Артема — можешь, а за меня — нет. Помолчав:
— Ты не думай, я понимаю. Это я так…
Мы снова в Песках. Только Галка еще в Москве — сдает экзамены на аттестат зрелости.
Я послала соседу записку:
«Яков Львович!
Мы испекли пирог.
Мы не можем есть его одни.
Мы просим прийти Марию Петровну.
Мы просим прийти Вас.
Мы ждем Вас к 9 ч.»
Саша, которая должна была отнести записку, прочла ее и сказала: — Ты пишешь, как Габрилович или Олеша: «Он икнул. Он рыгнул. Он сказал». [
Саша: — Я не люблю стихи.
— ?!
— Веселые стихи редко бывают хорошими, а грустные стихи я не хочу читать. Когда я в первый раз читаю книгу, я читаю все — и печальное, и веселое — ничего не пропускаю, не заглядываю вперед. Но когда я читаю во второй и в третий раз — я все грустное пропускаю и читаю только веселое и хорошее.
Вчера был выпускной бал у Галки. В белом платье с белыми лентами в волосах она казалась мне прекрасной. Все девочки до одной были прекрасны, не было ни одной некрасивой или несимпатичной. Очень трудно было не плакать, глядя на Галю.
Сегодня мы узнали, что у Гали — серебряная медаль. Ура!
Папа Аба самым серьезным образом уверяет, что Сашку надо отвести к врачу-психиатру.
Основания: 1) Когда пришли гости, залезла под стол и хватала собравшихся за ноги; 2) была поймана на кухне за очень странным занятием: поливала раскаленный утюг холодной водой («мне нравится, как шипит»).
Меня несколько утешил Женя, который написал: «Сашкины странности мне близки очень, и если Вас не пугает эта мрачная параллель, то и я очень люблю брызгать водой на раскаленный утюг, а под стол не лезу лишь из ложной скромности и слабой физической выучки».
Изя же считает, что Сашку следовало бы хорошенько выдрать, и жалеет, что никто в нашей семье не владеет этим важным педагогическим приемом.
Прочитав, что я плакала, глядя на Галю в белом платье, Шура теперь разговаривает со мной так:
— Можно, я надену белую рубашку, ты не заплачешь, нет?
— Хотел я постелить себе постель, но там белая простыня и белый пододеяльник, и я боюсь, что заплачу.
Ждем Илюшу и Руню со дня на день. У нас сейчас Генри с Ниночкой. Ниночке уже 9. Она не видела родителей пять лет. Я так и не могу понять, знает ли она правду. Я слышала, как она сказала соседке: «Мои папа и мама работают на Дальнем Востоке»… Тут она посмотрела на меня с испугом — не добавлю ли я чего?
Шура сказал детям, что если они станут хорошо вести себя, он будет к вечеру писать им по стишку. Они, бедняги, старались вовсю и нынче к вечеру получили такое:
Случай взят из жизни. Тут завелась такая корова, что умеет ловко перекидывать ногу и перелезает таким образом через любой забор. Когда корова перелезла к нам на участок, Шура кричал ей с балкона:
— Брысь!
Записка Гале, наклеенная на страницу тетради:
«Капрон — чтоб не стала синим чулком,
Перо — чтоб не стала розовым.
Пусть в жизни у Гали все поместится — и черти, и любовь, и книжки, и цветы».
Н. Я. [