Девочки из варьете

— Видели по крайней мере две сотни прохожих — перекресток был забит людьми, ожидавшими зеленого сигнала. Но заметили ее, когда она была уже под колесом и отчаянно вопила. Ее долго не могли опознать, личность установили лишь по прошествии десяти часов.

— В ее сумочке не было документов?

— Не было сумочки. Опознали ее по фирменной бирке портного… Не темни, Билл, ясно, что старуха Люсьен тебя интересует. Признайся, что тебя связывало с ней?

— Абсолютно ничего, — в очередной раз солгал я. — Извини, я тороплюсь. — Не дожидаясь ответа, я положил трубку. Хилари мой друг, и мне неприятно говорить ему неправду, хотя лицензия частного сыщика и не запрещает ложь во благо клиента.

Кстати о клиенте. Его следовало навестить, и начать надо было с человека, который мог к нему привести — мистера Дона Малли. Я надел летний костюм, материал которого, если верить портному, был способен дышать, сунул во внутренний карман пиджака свой неизменный «смит и вессон» и через десять минут уже припарковал «бьюик» в конце длинной вереницы машин. Неподалеку переливалась голубыми огоньками неоновая вывеска клуба «Орхидея».

V

Ресторан первого этажа выглядел респектабельно, как старая дева за чтением Библии. Я выбрал свободный столик и стал наблюдать за артистами на эстраде.

Два испанских танцора из Андалузии (в действительности из нью-йоркского Бронкса) закончили выступление под громкое щелканье кастаньет и жидкие аплодисменты. Официанты торопились наполнить бокалы гостей перед следующим номером. Внезапно зал погрузился в полумрак, прожектор выхватил из темноты центр невысокой сцены, оркестр начал наигрывать мелодию, и перед публикой появилась звезда ночного шоу.

Джулия Дюпрэ. Я видел ее портрет в вестибюле, но искусство фотографии было несправедливо к ней. На нее следовало смотреть только в натуре. Она завлекала публику своим телом, словно бросая его в зрительный зал — берите, пробуйте, любуйтесь! На ней было длинное вечернее платье, подчеркивающее безукоризненную фигуру. Такого глубокого декольте я не видел давно — оно доходило до самого пупка. Роскошные рыжие волосы спускались волнами с плеч, большие круглые глаза смотрели в зал по-детски наивно и простодушно. Пышный бюст, тонкая талия и соблазнительные бедра завершали картину. После вступительных аккордов оркестра она начала петь «Я хочу полюбить тебя».

Она едва дошла до половины песни, как все присутствовавшие в ресторане мужчины уже успели переспать с ней, подняться, сварить кофе, вернуться в постель, одеть ее, потанцевать с ней, потом снова снять с нее одежду и в очередной раз улечься с ней. Я подумал, что являюсь свидетелем своего рода сексуального гипноза, не имеющего ничего общего с песней. Не возьми она вообще ни одной ноты, это не имело бы значения. Из нее просто сочился секс. Заканчивая песню, она сфальшивила, но публика неистово требовала повторения.

Всего она исполнила три шлягера. У нее не было голоса, не было таланта — абсолютно, она с таким же успехом могла просто петь «ба-ба-ба». Никто не заметил бы разницы.

Она гипнотизировала зал, как грубое олицетворение секса, пробуждая во всех плотское желание. Доведя кабак до невменяемости, она поклонилась, повернулась спиной к публике и не спеша удалилась.

Аплодисменты не прекращались минуты три, но она больше не появилась на сцене. Когда пик восторга миновал и дали полный свет, я начал озираться, ища глазами Дона Малли. Из-за дальнего столика неожиданно поднялся Филип Кордей и исчез за эстрадой. Я заказал очередную порцию водки. Танцы возобновились.

Допив водку, я рассчитался с официантом, медленно обошел танцующую публику, словно подыскивая партнершу, и незаметно нырнул за спины оркестрантов. За сценой начинался коридор — сырой, тускло освещенный, смердящий. Краска лохмотьями слезала с его стен, на потолке, как змеи, переплетались металлические трубы. Коридор не предназначался для посетителей — их надо было ошеломить роскошью, прежде чем они согласятся опорожнить свои кошельки.

Я двинулся вперед. За поворотом проход суживался; за первой, неплотно прикрытой дверью спорили мужчина и женщина. Их голоса были типичны для жителей Бронкса. Испанские танцоры. Он кричал на нее, в наиболее ответственных местах дополняя грубые ругательства постукиванием каблуков. Вторая дверь вела в пустую темную комнату, где проникавший из коридора свет отражался от потускневшего зеркала. Последней с правой стороны была дверь со звездочкой. Хотя за ней говорили негромко, до меня явственно долетало каждое слово.

Она говорила дрожащим голосом:

— Нет, Филип! Нет, Филип! Какой смысл повторять? Я уже все сказала. Я не могу. Только когда все будет по закону.

В его голосе слышались нетерпение и мольба:

— Джулия, ты не должна так поступать со мной. Я больше не могу! Я сойду с ума. Один раз, только один раз! Разве можно быть такой жестокой к человеку, который тебя безумно любит? Ведь ты знаешь, больше ничто не стоит на нашем пути. Дорогая, поверь мне, теперь все в полном порядке!