Девочки из варьете

Из подъезда большого супермаркета на углу Сент-Кэтрин-стрит, где я спрятался, хорошо просматривалась вся улица. Спиртное еще оказывало на меня свое действие, и я пока не терял рассудка от страха. Было около трех ночи, давно перестал ходить городской транспорт. По тротуару, накинув на руку пиджак и негромко напевая, брел пьяный. Мимо на малой скорости проехала полицейская машина. Я забился поглубже в подъезд. В этот ночной час любители попрактиковаться в меткой стрельбе могли выбрать меня своей мишенью. Мой темный пиджак был хорошо виден даже при неярком свете уличных фонарей.

В квартале от супермаркета из переулка вышел патрульный. Несколько секунд он наблюдал за подвыпившим пешеходом, потом, пожав плечами, скрылся в темноте. Пьянчужка пел песню о своей подружке, которая, как вино, кружила ему голову. Проходя мимо меня, он задел стеклянную дверь, за которой я прятался.

Начав вглядываться в свое мутное изображение, он неожиданно для себя увидел другого человека.

Песня оборвалась, он довольно ухмыльнулся. Толкнув дверь ногой, он вошел в подъезд.

— Автобусов нет и в помине! — громко и радостно объявил он. — Давай сбросимся на такси.

Пьянчужка оказался молодым парнем лет двадцати. Он был высокого роста, с таким же цветом волос как у меня.

— Почему не сброситься? — сказал я и, притянув его к себе, ударил кулаком в челюсть. Он начал оседать на пол, но я вовремя его подхватил. Испуганным детским голосом он сказал:

— Пожалуйста, мистер, не бейте меня!

Мне не хотелось его бить, но я не мог рисковать Я снова стукнул его по лицу, стараясь не поломать кости и он, глубоко вздохнув, откинул голову назад. Я забрал его пиджак, накинул на руку и, покачиваясь, вышел из подъезда.

На углу снова показался патрульный.

Я сошел с тротуара на проезжую часть. Мне не требовалось много усилий, чтобы разыграть пьяного — от неимоверной усталости и выпитого виски я еле держался на ногах. Я попробовал мурлыкать ту же песню, что и избитый мною юноша. Слова были мне знакомы, но я никак не мог вспомнить мелодию. Облокотившись о выступ на стене дома, полицейский молча наблюдал за мной. Фонари, казалось, светили, как раскаленное полуденное солнце.

Я глянул в обе стороны уходящей вдаль улицы. Полицейский широко зевнул, расправил плечи и не спеша зашагал в мою сторону. Когда расстояние между нами сократилось до половины квартала, я юркнул за угол и, не теряя ни секунды, пустился наутек.

Миновав знакомый проезд, я перелез через стену и снова оказался на территории клуба «Орхидея». Притон Кафки был погружен во тьму. Без его бумаг я был бессилен что-либо доказать. Если в клубе меня схватят, я постараюсь убедить Ника, что буду полезней ему живой, чем мертвый. Мне были известны кое-какие факты, которые несомненно представят для него интерес. Тогда, возможно, и он сообщит мне что-нибудь существенное.

Уже знакомым путем я достиг верхней площадки пожарной лестницы. Изнутри не доносилось ни звука. Зажав револьвер в зубах, я перелез через ограждение и потянулся к водосточной трубе. Мне удалось крепко ухватиться за нее обеими руками. Мои ноги уперлись в выступ стены, правая рука уцепилась за подоконник.

Вся операция заняла менее пяти секунд. Второй раз за последние часы я влетал в эту комнату, словно выпущенный из пращи камень.

Эдди Силвер не ожидал появления своего главного обидчика, но мгновенно устремился ко мне, когда я еще катился по полу. Мне удалось опередить его на долю секунды. Я схватил револьвер и, когда он перенес тяжесть своего тела на одну ногу, готовясь другой изуродовать мне лицо, изловчился и рукояткой револьвера нанес ему сильнейший удар по голени. Послышался треск ломающейся кости. Издав звериный вопль, подручный Кафки рухнул на пол. Не мешкая, я вскочил и той же пушкой раздробил ему челюсть. От болевого шока он потерял сознание. Крик застрял у бандита в горле, его рука разжалась, и из нее выпал револьвер. Левой рукой я приподнял его безжизненное тело, а правой продолжал безостановочно наносить удары. Потом я опустил его на пол и некоторое время выжидал. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было мое дыхание.

Дверь в кабинет Кафки была приоткрыта. Набравшись смелости, я протянул руку и открыл ее шире. За рабочим столом меня поджидал еще один человек.

Я прошипел:

— Спокойно! Ни с места!

Человек не двигался. На фоне черно-красной стены его лицо было белым как мел.

Я снова прошептал:

— Не двигаться! Буду стрелять!

Потом вошел в кабинет, направив на сидящего пистолет. Человек продолжал сидеть неподвижно, его руки бессильно свисали по сторонам стула. Я мог не опасаться его — он был мертв.

Я приподнял его подбородок — Дон Малли. Его можно было опознать лишь по густым черным бровям потому, что лицо было изуродовано до неузнаваемости. На груди запеклась кровь, светлая сорочка была порвана в клочья. Наверное, его сердце не выдержало пыток. Ноги Малли были босы, на его руки я смотреть не стал — боялся, что стошнит. Пожалуй, я был наивен, рассчитывая с помощью красноречия убедить Кафку, что могу оказаться ему полезен. Бандит играл по другим правилам.