Девочки в огне

Ковер в гостиной был ярко-оранжевый в коричневую полоску, и пока Лэйси не разлеглась на нем, раскинув руки-ноги и пробормотав: «Неплохо», он казался мне отвратительным. Теперь же, с ее одобрением и в приятном подпитии все представлялось именно таким, как она и сказала. Совсем неплохо. Я распласталась рядом с ней, наши пальцы рук соприкоснулись с электрическим треском, мы мариновались в «божественном нектаре» и горячем сухом воздухе, извергавшимся вентилятором. Нас захлестывали диссонансные аккорды свежего бутлега, купленного Лэйси, и я пыталась расслышать в них гудки обещанного ею корабля, который увезет нас далеко-далеко.

– Надо основать клуб, – сказала Лэйси.

– Но клубы – это отстой, – полувопросительно откликнулась я.

– Точняк!

– Тогда…

– Я же не про шахматный клуб, Декс. Или типа: давайте читать старикам, пригодится для поступления в колледж. Я говорю про клубный клуб. Ну, знаешь, как в книжках. Домик на дереве, условные знаки и прочая фигня.

– Как в книге «Мост в Терабитию».

– Давай притворимся, будто я знаю, что это такое, и скажем… да.

– Но чтобы у нас никто не умирал.

– Да, Декс, чтобы у нас никто не умирал. Ну… во всяком случае, никто из клуба.

– Лэйси!

– Шучу. С клятвами на крови, но без кровавых жертвоприношений.

– И что мы будем там делать? В клубе ведь полагается что-нибудь делать.

– То есть помимо принесения в жертву девственниц?

– Лэйси!

– Клубы отстой, потому что там маются всякой дурью. Но не в нашем клубе. У нас будет… онтологический клуб.

– Клуб, где изучают природу бытия?

– Вот видишь, Декс, за это я тебя и люблю. Разве в нашем дерьмовом городишке найдется еще хоть один человек, который знает, что такое «онтология»?

– Ну, просто мы проходили ее по истории в прошлом го…

– Но ты же просекла! Ты просекла, почему эта штука так важна.

– Ну… наверное.

– Давай же, Декс, скажи. От тебя не убудет.

– Что сказать?

– Что ты тоже за это меня и любишь.

– Я тоже за это…

– Меня и любишь.

– Тебя и люблю.

– Президентом клуба, ясное дело, буду я. А тебя назначим вице-президентом, секретарем и казначеем.

– И никаких других членов, кроме нас.

– Разумеется. Подумай, Декс. Мы сможем вместе читать Ницше, Канта, Керуака; вместе размышлять, почему люди поступают так, а не иначе, или откуда взялись гравитация или зло, или почему вселенная не пуста и существует ли Бог; уходить в лес и врубать Курта на полную; закрывать глаза и пытаться, ну не знаю, заряжаться жизненной силой или типа того. А если это будет раздражать людей, то вообще круто.

– То есть в основном будем заниматься тем же, чем и теперь?

– В основном.

– Без всяких там регулярных заседаний.

– Угу.

– И без всякого помещения для клуба.

– Будто ты знаешь, как построить клуб.

– А как насчет клятвы на крови?

– Здравствуй, СПИД?

– Но ты ведь на самом деле не думаешь, что…

– Клятва на крови – это метафора, Декс. Не тормози.

– То есть вроде как ненастоящий клуб.

– Нет, Декс, ненастоящий. Настоящие клубы для лохов.

Если бы мы действительно основали клуб, оставив в стороне возвышенные устремления, онтология отошла бы в тень, уступив главное место разбору и анализу многочисленных злодеяний нашего общего с Лэйси врага – Никки Драммонд. Проведя в Батл-Крике всего полгода, Лэйси отчего-то успела проникнуться к Никки почти такой же враждебностью, как я за предыдущие четырнадцать лет, но отделывалась лишь самыми расплывчатыми объяснениями вроде: «Разве нужны причины ненавидеть дьявола?»

Лично у меня имелось множество причин, начиная аж с пятого класса, когда Никки стащила у меня из рюкзака дневник и пустила его гулять по детской площадке, основав клуб «Я ненавижу Ханну» с неограниченным членством. Не прошло и трех месяцев, как моя лучшая подруга вступила в шайку Никки ради вечеринки у бассейна в честь окончания учебного года, а когда я напомнила ей, какая Никки дрянь, округлила глаза: «Ты серьезно? Это было сто лет назад. Забей уже». А когда настал сентябрь и я оказалась единственной, кто «сто лет назад» и кто «забил», тогда как Алекса, сидя за обедом рядом с Никки, выбалтывала ей на ухо все мои секреты, я подумала: может, я сама виновата, потому что окрысилась, затаила обиду, была слишком требовательной подругой? Но я ничего не могла с собой поделать. До сих пор не понимаю, почему время служит законным основанием для прощения.

Мне было одиноко в роли той, кто все помнит. Наблюдая возвышение Никки, а потом, вследствие кровавой кончины Крэйга, и ее вознесение, когда учителя из кожи вон лезли, чтобы облегчить ей участь, а девочки, которых она раньше доводила до бритвы и слабительных, гладили ее по головке и уверяли, что все будет в порядке, я словно угодила в очередную серию «Сумеречной зоны»: единственный нормальный человек в обезумевшем мире. До появления Лэйси. Дело не только в том, что взгляды у нас совпадали, – скорее, она еще больше полюбила меня благодаря моим взглядам.

– Никки социопатка, – объявила теперь Лэйси, болтая ногами в воздухе. – Ноль эмоций. Небось и мелких зверюшек убивает ради забавы. И мочится в постель. Ну, знаешь, три признака серийного убийцы.