Девственная земля

Очевидно, никто из наших кочевников никогда раньше в подобной церемонии не участвовал, и, хотя их нельзя было упрекнуть в недостатке набожности, поведение тибетцев явно не соответствовало святости церемонии. Мне стало жаль Кесанга, который, как церемониймейстер, отвечал за поддержание хотя бы видимости порядка и пристойного поведения. Большинство мужчин отвешивали поклоны, не снимая медвежьих шапок или широкополых шляп, что само по себе недопустимо. Кесанг приходил в полное отчаяние от того, что в самый торжественный момент шляпы падали на землю. Когда наступила очередь женщин, многие из них пытались заполучить особое благословение для своих трудных детей. Они опускали детей на груду шарфов, сложенных перед портретом. Тем самым малыши как бы прикасались к его святейшеству. К такому нарушению Кесанг был более снисходителен и лишь неодобрительно покрикивал, но к действиям не прибегал. Наконец наступил самый интересный момент — шествие маленьких тибетцев. Они подходили с шарфами, возлагали их на алтарь, затем, сложив ладони, торжественно кланялись и отходили.

В продолжение всего этого затянувшегося ритуала шесть лам и четыре монаха (включая нашего заклинателя Даву) непрерывно распевали гимны, били в барабаны, дули в раковины, звонили в колокольчики. Время от времени кто-нибудь из них отвлекался, чтобы выпить чашечку чая или проглотить горсть отварного подслащенного риса, поданного среди других деликатесов сомнительного качества. Лишь когда церемония подношения шарфов закончилась, они опустили свои инструменты и приступили к пиру, в котором даже мой аскетический сосед-лама принял посильное участие, хотя более сдержанно, чем остальные. Все это время Таши тихо сидела в сумке, из чего можно заключить, что она постигает религиозную музыку быстрее, чем растет.

После обеда появились деревянные кувшины с чангом, медные украшения на которых по такому случаю были начищены до блеска. Тут Кэй, принеся извинения, с достоинством удалилась. Часа через два я ушла тоже — без особого достоинства, но чувствуя себя абсолютно счастливой после четырех или пяти пинт того, что Джон Моррис столь удачно окрестил «алкогольной кашей».

Во второй половине дня моросящий дождь перешел в ливень, который до сих пор еще не прекратился. Вечером, когда я вышла на прогулку, все с удовольствием играли в кости на деньги — народ веселился.

12 июля.

Подсчеты Кэй свидетельствуют, насколько этот климат вреден тибетцам: с 1 января по 27 мая умерло трое, а за последнее время — восемнадцать человек, причем большинство от дизентерии.

Сегодня скончался ребенок. Его не успели даже довезти до больницы «Сияние». Родители вскоре вернулись с трупом малыша на руках. Я услышала плач под окнами моего дома, вышла на дорогу и увидела, что несчастная мать прижимает тельце ребенка к обнаженной груди в безумной надежде, что малыш жив. Я старалась утешить ее как могла. При этом я мягко настаивала на том, чтобы она закрыла от мух личико ребенка. Муж и жена никак не могли понять, что ребенок мертв. Отец был в отчаянии. Он рухнул в дорожную грязь и стал безутешно рыдать. Я отвела их в свою комнату и налила неразбавленного виски. Однако алкоголь не принес им облегчения, но темного помог преодолеть шоковое состояние. У родителей — еще четверо детей, но они так страдали, словно потеряли единственного.

Больше всего меня угнетает рост заболеваемости в лагере за последние несколько недель. Даже самые крепкие страдают от ревматизма, дизентерии, фурункулов, нарывов, глистов, цинги (недостаток витамина С). У многих опухли ноги (не хватает витамина В). Мне тоже досталось: то, что я считала двумя укусами клопов на правой ноге, на самом деле оказалось цинготными язвами. Ниже спины появилась впечатляющая россыпь из пяти небольших, но доставляющих массу неудобств фурункулов.

Утром я поехала на велосипеде (болезненная процедура!) в госпиталь. Там я оказалась свидетелем мучительного зрелища. Я увидела двухлетнюю девочку, находящуюся на такой стадии истощения, что в ней трудно было признать человеческое существо. Последние пять месяцев ее мать страдала грудницей, а ребенка, очевидно, даже не пытались отнять от груди. Семья живет в четырех днях ходьбы отсюда. Сегодня утром отец доставил в госпиталь жену с дочерью в большой корзине с головным ремнем, которую нес на спине. Груди женщины были в ужасном состоянии; непонятно, почему она не обратилась за помощью несколько месяцев назад. Кожа у девочки — желтая, сухая, морщинистая — висела на острых костях, словно у девяностолетней старухи. Огромные тусклые глаза смотрели отчужденно. Казалось, девочка уже умирает, хотя все еще слабо шевелится. Сердце у меня сжималось от боли при виде этого несчастного существа.

Много пьяных. Они валяются в грязи по обочинам дорог, спотыкаясь и покачиваясь, бродят по улицам под сердитыми взглядами брахманов, сопровождаемые беззлобными насмешками более терпимых прохожих.