Девушка и ночь

8 декабря

Винка, дорогая,

Каждое мгновение сегодняшнего дня все мои мысли были лишь о тебе одной. Сегодня мне на каждом шагу приходилось притворяться: читая лекции, разговаривая с коллегами, обсуждая пьесу, которую играли мои ученики… Разум мой был целиком поглощен нежными, жгучими воспоминаниями о последней нашей ночи.

К полудню выдержать это стало вовсе невозможно. Между уроками мне захотелось выйти покурить на террасу учительской – и оттуда было видно, как ты сидишь на скамейке, беседуя с друзьями. Увидев меня, ты тихонько махнула мне, и твой знак согрел мое бедное сердце. Каждый раз, глядя на тебя, я содрогаюсь всем своим существом, и мир вокруг тебя будто растворяется. Как-то раз мне почти хватило безрассудства подойти и обнять тебя, и стоило огромных усилий сдержать этот порыв: мне очень хотелось, чтобы все знали, как я тебя люблю, но нам нужно хранить нашу тайну еще какое-то время. К счастью, близок час свободы. Скоро мы сможем разорвать оковы и обрести свободу. Винка, ты сумела развеять окружавший меня мрак и вернуть мне веру в лучезарное будущее. Любовь моя, огонь моих поцелуев неугасим. Каждый раз, когда мой язык слегка касается тебя, он оставляет на твоей коже печать любви и обозначает пределы новой территории – свободной, плодородной и цветущей земли, в которую мы скоро зароним семя нашей будущей семьи. И наш ребенок свяжет наши судьбы навеки. У него будут твоя ангельская улыбка и твои лучистые глаза.

Люблю тебя,

Алексис

4

Эти письма сразили меня, я потерял аппетит и сон. Я был сломлен, подавлен горем, которое сводило меня с ума. Моя успеваемость стремительно катилась вниз, и это тревожило моих учителей и родителей. Подвергшись дотошным расспросам матери, я не нашел ничего другого, как признаться ей в том, что меня угнетало. Я рассказал ей про свои чувства к Винке и письма, которые обнаружил. В ответ она печально сказала, что ни одна девица не стоит того, чтобы из-за нее я забросил учебу, и велела мне живо взять себя в руки.

У меня было предчувствие, что я уже никогда не выберусь из пропасти, в которую угодил. Я даже не мог себе представить, какой кошмар ждет меня впереди.

Честно говоря, я понимал, что Клеман очаровал Винку. В прошлом году он преподавал у меня в выпускном классе. Я всегда считал его неглубоким, хотя нельзя было не признать, что он умел пускать пыль в глаза. В эту пору моей жизни соперничество между нами было неравным. По правую руку от меня стоял Алексис Клеман, двадцати семи лет, прекрасный, как солнце, теннисист-разрядник, который, сидя за рулем «Альпины А310»[51]

, цитировал Шопенгауэра в оригинале. А по левую – Тома Дегале, восемнадцати лет, который корпел над высшей математикой, раз в неделю получал от матери шестьдесят франков на карманные расходы, гонял на мопеде «Пежо-103» (хоть и мотор у него сущий зверь) и коротал свой скудный досуг за игровой приставкой «Атари-СТ» – резался в «Игру ударом с центра».

Я никогда не считал Винку своей. Впрочем, Винка была создана для меня так же, как я для нее. Я был уверен, что стану классным парнем – необязательно прямо сейчас. Я предчувствовал, что когда-нибудь переплюну типов вроде Алексиса Клемана, даже если для этого понадобится не один год. А пока в голове у меня вертелись одни и те же картинки: как моя подружка спит с тем малым. И терпеть такое было невыносимо.