Девушка из банка

Малгожата снова вздохнула. Она знала наизусть все эти голоса и знала, не желая этого, все тайны и заботы людей, живущих в этом доме. Она знала, кто этот мальчик, стучащий камнем по трубе, и почему он в эту минуту находится один во дворе. Так же хорошо она знала, что делала вчера эта красивая девушка и что скажет через секунду ее мать.

— Стыд! Какой стыд! Тебе нет даже восемнадцати лет, а ты возвращаешься пьяная в два часа ночи! И это моя дочь?!

В последних словах уже послышались рыдания, которые заглушили конец фразы.

— Я не на ваши деньги пила. А если маме это не нравится, то я вообще могу пойти к черту… — сказала скучным, безразличным голосом девушка. Она отложила щетку и начала надевать через голову легкую блузку, осторожно придерживая ее, чтобы не повредить прическу. — Пусть мама лучше закроет окно. Этот щенок пани Ганской меня когда-нибудь прикончит! У меня уже голова лопается от этого стука!

— Сама закрой, графиня!.. — Но, несмотря на эти слова, в окне появилась старая худая женщина, одетая в грязный, когда-то пурпурный халат, и с треском захлопнула окно левой рукой. Прежде чем запереть, она снова открыла его и высунулась наружу.

— Пани Ганская! — в бешенстве закричала она. — Возьмите вашего Олка со двора, потому что он не дает людям жить!

И не дожидаясь результата, закрыла и заперла окно.

Малгожата знала, что Ганская не ответит, потому что ее сейчас нет дома. Суббота: с утра она стирала у директрисы школы. Мальчик посмотрел наверх, широко улыбнулся тупой довольной улыбкой и стал стучать еще сильней.

Малгожата закрыла окно и посмотрела в глубину комнаты. Холодный воздух пробудил ее окончательно, но где-то в глубине мозга еще дремали остатки сна. Она обвела глазами пространство, которое было ее домом, вмещающее в себя все блага, которыми она располагала: шкаф, столик, кровать, полка с книжками, новый радиоприемник, в углу ширма и умывальник, рядом с ним пустое ведро, покрашенное в зеленый цвет.

Она подошла к радиоприемнику, включила его и остановилась, прислушиваясь.

Диктор рассказывал что-то о посеве яровых. Она повернула настройку. Отозвалась французская певица, поющая невысоким теплым голосом о любви. «Лямур» было единственным французским словом, которое понимала Малгожата, это слово повторялось несколько раз, и по тому, как именно оно повторялось, можно было понять, что это грустная песенка. Малгожату это немного обрадовало. Тот факт, что в Париже женщины могут быть такими же несчастными, как и в Камоцке, казался невероятным, но это, должно быть, правда. Тихонько подпевая французской певице, она взяла свое зеленое ведро и вышла в коридор.

Коридор был длинный и темный, освещенный только маленьким окошечком, находящимся далеко, в противоположном конце. Крутая деревянная мрачная лестница спускалась вниз, в коридор, пропитанный вечным запахом кислой капусты и огурцов.

Девушка миновала вход на лестницу и вошла в находящуюся напротив нее общую кухню жильцов второго этажа, дверь которой была всегда открыта, а интерьер оставлял впечатление абсолютной заброшенности, невзирая на то, сколько человек там в этот момент находились. На одной из нескольких газовых горелок стоял чайник с водой. Рядом стояла толстая женщина, явно ожидающая, когда он закипит.

— Добрый день… — Малгожата подошла к раковине и отвернула кран. Вода глухо забарабанила по дну ведра.

Женщина кивнула головой в ответ на приветствие. Слушая затихающее бульканье в ведре, Малгожата бессмысленно вглядывалась в пятно от сырости в углу потолка, похожее на летучую мышь. Завернув кран, она взяла с пола одну из бутылок молока. Сняла с полки кастрюльку и, налив туда молока, поставила ее на свободную горелку. Выполняя это, она постоянно отдавала себе отчет в том, что женщина наблюдает за ней.

Так было всегда. За ней все время наблюдали. Может быть, потому, что ей так не нравилось жить здесь. Но ведь им это тоже не нравилось. Никто не мог любить этот старый, рассыпающийся дом, который уже много лет годился только на снос.

«Но по мне видно, что я уже не могу этого выносить…» — подумала она, идя с ведром к двери. Голос толстой женщины догнал ее у порога.

— За молоком вы уж сами сегодня следите! Я не буду тут вместо вас стоять, потому что должна своего старика отправить ко врачу. Он сегодня отпросился с работы.

— Да, пани Сердусяк, конечно… — Малгожата улыбнулась заискивающе и вышла.