Девушка из министерства [Повести, рассказы]

— Тико и сам себя не знает так, как я его знаю.

Она открыла желтый облупленный шифоньер, вынула из глубины полотняный мешочек. Душно пахнуло нафталином. Аник отколола булавки и вытряхнула на руки Рузанны серебряно-седую легкую шкурку с круглым пушистым хвостом.

— Я прошлую зиму почти не работала — дети корью болели. Тико выставку оформлял, деньги должен был получить. Вот купил мне в подарок. Увидел в магазине, понравилось — отдал почти три тысячи. А домой принес шестьдесят два рубля. Можно его за это ругать?

Рузанна ответила растерянно:

— Не знаю…

— Нельзя! — горько сказала Аник. — Это — Тико.

Ее изрезанные четкими линиями ладони гладили дымчато-седой мех.

— На что мне? Куда я это надену? А ему сказать нельзя — огорчится, замкнется…

Снова бережно уложила шкурку в мешочек, заколола булавками.

— Тико всегда так. Когда он веселый, весь мир готов тебе отдать. Когда грустный — всю душу твою возьмет. А на каждый день никто ему не нужен.

Рузанна слушала, не возражая. Аник взяла ее руку и стала перебирать тонкие, запачканные чернилами пальцы. Теперь они обе сидели, опустив головы. Ашотик прижался к коленям матери и очень серьезно глядел на нее снизу вверх.

— До сих пор я молчала. Грант был опорой моих детей. Ты могла иначе меня понять.

Рузанна протестующе крикнула:

— Нет, нет…

— А теперь дай мне высказать. Я тебя высоко ценю. Но сейчас даже золотой человек Гранту не нужен. Сердце его еще не созрело для друга. Он перед тобой всегда виноватым будет и сам не поймет в чем. Измучится — и тебя измучит…

Рузанна думала: «Зачем я сюда пришла?»

— Сестра брату все простит, — добавила Аник, — жена мужу — нет.

Как всегда, Рузанна пошла навстречу самому трудному.

— Он намного моложе меня…

— Не это помеха. Глаза у него еще не насытились, сердце его не наполнилось… Что делать?

Рузанна встала. На упрек она нашла бы достойный ответ, отстояла бы себя и Гранта от расчетливой опеки, от любопытства, от злобы. Но слова Аник были вызваны любовью. И разве не нашли они отклика в ее собственном сердце?

И все же Рузанна могла одним словом утвердить свое право на Гранта. Когда позади закрылась дверь, ею на секунду овладело желание вернуться и крикнуть рассудительной Аник: «А если нас уже связывает большее, чем любовь? Если я тоже хочу, чтоб у моего ребенка был отец?»

Но она знала — так не ведут спора с самим собой и с теми, кто хочет нам добра…

До сих пор ребенок казался непременной частью будущей семьи. Он появится — так и должно быть. Но сейчас, возвращаясь от Аник, Рузанна поняла: нет ничего более важного, чем эта зарождающаяся жизнь. Она обещает боль, тревоги и радость навсегда. С ней родится любовь, которая будет бесконечно расти.

Она подумала о родных. Сперва растеряются, погрустят. А потом, Рузанна знала, ребенок заполнит их дни теплотой, которая им так сейчас нужна.

Только о Гранте она старалась не думать. Для того чтобы отказаться от него, ей надо побыть совсем одной, закрыв двери своей комнаты…

Грант пришел на другой день, поздно вечером, в одном свитере, без шапки. Он задыхался от быстрой ходьбы и прижимал кулаки к груди.

— Идем, — просил он Рузанну.

— Но можно выпить хоть стакан чаю! — Ашхен Каспаровна предлагала сухо, не глядя на гостя.

Отец молча ходил вокруг стола, засунув руки в карманы.

Грант умоляюще смотрел на Рузанну. Она улыбнулась.

— Ну что ж, пойдем.

— Ты поздно? Не задерживайся.

В голосе мамы было осуждение.

Пришлось почти бежать — Грант тянул Рузанну за собой. По дороге не разговаривали.

Сразу на пороге мастерской он закрыл ей глаза.

— Не смотри.

Он был взволнован. Значит, у него удача — хороший мазок, яркое пятно…

— Нет, не поворачивайся, не открывай глаза…

В глубине мастерской заскрипел передвигаемый мольберт, щелкнул выключатель большой лампочки на длинном шнуре.

Грант снова подбежал к Рузанне и обнял ее за плечи.

— Теперь смотри!

Небольшое темное полотно. Огни домов и автомобильные фары сквозь сетку дождя тускло освещают улицу. Женщина и мужчина стоят под дождем. Их лица почти не видны, фигуры очерчены смутно. Мужчина наклонился, женщина приникла к нему.

На мольберте табличка: «Любовь».

Грант сказал:

— Это твое. Мне так хотелось скорее показать тебе. Я работал даже ночью. Смотри, огни будто надвигаются. Правда?

Она кивнула.

— Ты ощущаешь — дождь, неуютно, а им хорошо. Ведь это чувствуется? Я над этим бился как проклятый… Тебе нравится?

— Почему им хорошо? — спросила Рузанна. — Я этого не вижу.

— Им хорошо! — горячо ответил Грант. — Ты понимаешь. Дразнишь меня, да? Не нужно…

Она подумала: «Не буду с ним спорить».

— Ты знаешь, возвращается Симон. Я счастлив и за них и за себя. Нет, я никогда не ощущал, что Аник и дети мне в тягость. Но теперь вдруг точно освободили меня от всех запретов. Теперь я вольный. Захочу — уеду. На Памир, в Сибирь. Мне всегда хотелось.

Рузанна кивнула:

— Конечно. Почему бы тебе не поехать?..

Она могла сказать: «Родной мой, зачем тебе уезжать? Мы хотели быть вместе. Ты еще не знаешь — у нас будет настоящая семья. Разве тебе так уж хочется уехать от меня?»

Но спокойно и естественно-живо прозвучали слова: «Почему бы тебе не поехать?..»