Девушка из песни

– Он здесь ради тебя. Никакой другой причины нет. – Она взяла меня за руку. – Если хочешь отказать ему, это твое дело. Но не делай этого ради меня. Я твоя мать. Единственные желания матери – чтобы ее ребенок был здоров и счастлив. – Она убрала выбившуюся прядь волос с моего лба. – И пока что не так много надежд, что исполнятся они обе.

На следующее утро я натянул джинсы и футболку. Я согласился встретиться с отцом, но не в своей проклятой больничной палате, где выглядел жалким и слабым. Не собирался вызывать к себе жалость. Но зеркало подтвердило, что я все равно слаб и жалок. Бледный, осунувшийся и похудевший по меньшей мере на десять фунтов со времени госпитализации.

На территории больницы был разбит сад с извилистыми дорожками и кельтским лабиринтом. Ярко светило солнце, я шел по лабиринту, опустив голову, засунув руки в карманы. Тропинка постоянно петляла, круг за кругом.

– Миллер.

Голос заставил меня застыть на месте. Я не слышал его семь лет. Семь лет этот голос не произносил моего имени. Я медленно обернулся. На меня смотрели мои собственные глаза.

Отец стоял, тоже засунув руки в карманы джинсов, рядом со скамейкой возле входа в лабиринт. Я словно смотрел на себя лет через двадцать. Его кожа загорелее, возможно, от работы на улице, но сходство настолько явное, что смотреть было больно.

Сердце терзали тысячи разных эмоций. Тысячи мыслей крутились в голове, но самая громкая о том, что этот человек бросил нас с мамой и оставил без крыши над головой. И все же я почти позволил себе смягчиться.

– Хорошо выглядишь, – произнес он.

– Нет, не хорошо.

– Ладно, может быть, не так, как обычно. Но для меня хорошо. Вот мы и встретились… – Он прокашлялся. – Я звонил.

– Знаю.

– Я не виню тебя за нежелание общаться. Даже не знаю, с чего начать.

– Аналогично, – признался я.

Он сел на скамью, уперевшись локтями в свои длинные ноги.

Я сделал точно так же.

– Я читал статью в журнале, – сказал отец. – Как давно он у тебя?

– Диабет? С тринадцати лет. Как мой отец, ты, полагаю, должен быть в курсе.

– Знаю. Я здесь не для того, чтобы просить прощения. Или потребовать часть твоего состояния.

– Чего ты хочешь?

– Помочь. Моя жена Салли прочитала статью в журнале. Было похоже, что у тебя неприятности.

Я вздрогнул, словно от удара, поняв, сколько всего я не знаю о его жизни.

– Твоя жена – моя мать, – язвительно заметил я. – Но, думаю, ты забыл об этом.

Он опустил взгляд на руки.

– Салли – это та женщина, ради которой я оставил твою маму.

– Так вот почему ты нас бросил? Ради другой женщины? – Эмоции едва не выплескивались через край, но усилием воли я сдержал их, спрятал под покров яда и гнева на отца. – Господи, какая банальщина. Не смог сдержать член в штанах и оставил нас бездомными. После твоего ухода мама не смогла платить по счетам и нам пришлось жить в машине. Ты знал об этом? Или чертова Салли прочитала это в «Роллинг Стоун»?

– Мне очень жаль, Миллер. – Его голос был хриплым, но твердым. – Я был молод и глуп и поступил неправильно. Но я влюбился в нее.

– Ты влюбился в нее? – Я хрипло хохотнул. – Это типа все меняет? Браки разваливаются, потому что люди влюбляются в других людей, но они не прекращают любить своих детей.

– Я не прекращал, – возразил он, его глаза блестели. – Клянусь тебе в этом. И я ничего от тебя не жду. Совсем ничего. Даже твоего прощения. Но мне больше нечего предложить. Тебе больше не нужны мои деньги. Они были нужны давным-давно. И я уже давно отказался от своего права называться твоим отцом. Но ты болен, и я могу помочь тебе выздороветь.

Я потер лицо обеими ладонями.

– Господи, Вайолет сказала то же самое.

– Твоя девушка?

Я кивнул.

– Хорошенькая?

– Красивая.

– Ты ее любишь?

– Она – единственная причина, по которой мы сейчас разговариваем. Я собирался послать тебя к черту. Даже если это убьет меня.

– Упрямец, – произнес он с гордой улыбкой и со слезами на глазах. – Как и всегда. Только взгляни на себя. Так вырос.

– Папа… – я с трудом сглотнул. – Не надо.

– Позволь мне сделать это для тебя, а потом я уйду, – хрипло сказал он. – Тебе не обязательно говорить со мной или видеться. Ты не обязан впускать меня в свою жизнь. Я лишь хочу быть уверен, что она у тебя есть.

– Чтобы очистить свою совесть? – спросил я дрожащим голосом, опасаясь не справиться со слезами. Меня убивало, как его боль вызывала мою собственную, расплавляла твердую броню гнева и оставляла открытые раны. – Это единственная причина?

Он поднялся на ноги.

– Нет. Не единственная.

– Потому что она хороша, пап. Только осел откажется. Ты на это рассчитывал? Что у меня не будет выбора? Что ж, так и есть. – Я чувствовал, как разваливаюсь, семь лет боли прорывались наружу. – Я могу согласиться на твое донорство и все равно не простить тебя. Я не прощу тебя. Не прощу…

Не говоря ни слова, он обнял меня, и на меня внезапно обрушились тысячи детских воспоминаний об отцовских объятиях. Они переполняли меня, и я цеплялся за них, цеплялся за отца. Настоящего, реального, из плоти и крови.

– Прости, – прошептал он, гладя мои волосы, хватая меня за футболку.

– Мне так жаль.