Девушка кормившая чаек (СИ)

— Ты заблокировал ее карту?! — перебивает Филипп.

Ральф оборачивается. Стремительно и резко, как дуэлянт.

— Ты заплатил ей за секс?! Когда я просил тебя удержать ее, ты ей денег дал?!

Грохот грома.

— Если бы он дал, меня бы здесь не было, — говорю я тихо. — В глубине души, я с самого начала подозревала, что он все врет. Просто мне хотелось верить в обратное. Тебе ли не знать?..

Филипп, молча, раздергивает шторы, повернувшись к нам спиной. Ральф, также молча играет четками. Я, тоже — молча, смотрю в пустой матовый экран телевизора. Вопросы заданы, ответы даны. И все мы оказались виноваты друг перед другом. Виноваты по-детски. Нелепо и глупо: словно расхватав погремушки, не заметили, что завладели чужой.

Мы тянем время, не желая смотреть друг другу в глаза.

— Может, хотите выпить? — спрашивает Филипп.

— Девять утра, — покосившись на него, сообщает Ральф. — Мне еще работать на конференции. Меня отпустили на час — уладить вопрос с принцессой.

— Разблокируй мою гребаную карту и я уеду!

Опять молчание.

Они как-то искоса друг на друга поглядывают; как два мальчишки у кабинета дантиста. Кто первый? Я самоустранилась, изучаю свои ладони. Пусть делают, что хотят. Через десять дней никто не сможет указывать мне, что делать. Теперь, если бы мне пришлось писать сочинение «Что я думаю о зрелости», я написала бы: «Зрелость, это пора, когда ты имеешь право на собственную банковскую карту. Зрелость — это когда ты поступаешь, так, как считаешь нужным. И никто не вправе решать — когда, куда и с кем ты отправишься... Зрелость, это когда ты видишь, что не можешь всерьез заинтересовать мужчину и удаляешься, вместо того, чтобы прыгать к нему в постель».

— Я не блокировал твою карту.

— А кто тогда? Кто?!

— Откуда я знаю, сколько еще парней содержит тебя? Ты всех опросила?

— Ты — сволочь! Ты с самого начала собирался вернуть меня обратно домой. Фрау Вальденбергер спрашивает, что мне подарить на мой день рождения. А я как-то не в курсе, что ты я буду праздновать день рождения.

— Попроси айфон. У нее денег куры не клюют.

— И попрошу! Может быть, она подарит мне настоящий айфон, а не акции, как делаешь ты!

— Дяде следовало бы тебя открыто усыновить,братишка, — задумчиво говорит Филипп. — Он даже в законном браке не смог бы родить такого наследника!.. Ты никогда не спрашивал... Он не потому ли пошел в священники, чтоб не тратиться на жену?

— Это была его основная мысль, — отвечает Ральф сухо. — А еще, вера в бога.

Я их почти не слушаю. По семейной традиции фон Штрассенбергов, вторые сыновья испокон веков принимали сан. Старший брат Филиппа погиб, когда младшего турнули из семинарии. И спустя положенное приличиями время, когда все было аккуратно замято и заросло травой, младшенький занял его место. Вступил в право обладания парой пригорков, украшенных живописными руинами тринадцатого века и вступил в права на наследование титула.

«Если бы я бы вампиром, о лучшем наследстве можно было только мечтать! — сказал он, когда размякнув на яхте от нашей любви, делился со мной семейными хрониками. — Но деньги всегда оставались в той ветви, к которой принадлежит епископ...»

И добавил, что когда придет час, ему хотелось бы увидеть рожи людей, которые считают себя наследниками.

Ральф прокашливается. Подходит ближе. Слава богу, у него хватает соображения не прикасаться ко мне... Я допускаю мысль, что тоже ему противна, но мне плевать. Пусть что угодно испытывает, только не прикасается.

— Послушай, Куколка, — начинает он томительно нежно, — давай поговорим, как нормальные люди?.. Этот телефон, он тебе даже не нужен. Ты просто хочешь меня прогнуть, не так? Иначе ты сама бы себе купила.

— Ты прав. Это все, или ты прочтешь проповедь?

— Нет, — смущенно.

— Тогда, давай к делу.

— Я хотел бы, чтобы ты вернулась домой. Как можно скорее.

Гнев клокочет в горле, как овсяная каша. Надо было ему по морде папками садануть. При чем тут, в конце концов, Бауэр? Маленький уязвленный мужчинка, вынужденный жить в мире задниц высоких людей. Он всего лишь пытается защищать свою гордость. А Ральф стелет маленькими людьми дорогу. Не потому, что они его оскорбили. Просто так ему удобнее и мягче шагать к упеху. И его дорогая обувь, дольше сохраняет товарный вид.

— Тетя готовит нечто грандиозное по поводу твоего совершеннолетия! — произносит Ральф умоляюще. — Подумай хотя бы о ней.

Я начинаю всхлипывать.

— Круто! Не могу дождаться, снова увидеться со своими друзьями!

— Я думал, у тебя нет друзей, — вставляет Филипп.

Он уже успел задумчиво добрести до бара и теперь, все так же задумчиво, крутит бутылки за горлышки, не зная, какую выбрать.

— Спасибо, что обратил внимание, — говорю я, размазывая слезы. — Я уже боялась, что мне лишь кажется, будто бы я что-то там говорю. Что никто не слышит.

— Я слышу тебя, — шепчет Ральф, чуть ли не на надрыве. — Но ты должна вернуться.