– Твоя личная жизнь интересует меня меньше всего. Не беспокойся, я не буду прослушивать тебя без необходимости. Пока ты не произнесешь ту самую фразу… во множественном числе.
– То есть болтать о тебе гадости я могу сколько угодно?
– Не поняла.
– Это шутка, Лисбет. – Микаэль улыбнулся.
Она тоже улыбнулась, а может, нет. Блумквист забрал мобильник и сказал «спасибо».
– И не слишком высовывайся, – напутствовала Саландер.
– Постараюсь.
– Вот и отлично.
– Хорошо все-таки, что я не какая-нибудь звезда, вроде Форселля.
– Что ты сказал?
Блумквист обнял ее на прощанье, вышел за дверь и попробовал влиться в городскую жизнь. Если это ему и удалось, то ненадолго. Уже на Тегнергатан незнакомый парень захотел сделать рядом с ним селфи. Микаэль свернул на Свеавеген, но потом присел на скамейку возле библиотеки, достал мобильник, снова набрал имя Нимы Риты и погрузился в длинную статью в журнале «Аутсайд» за август 2008 года.
Особенность ее заключалась в том, что ни в каком другом журналистском материале не приводилось столько закавыченных реплик самого Нимы. По большей части они касались Клары Энгельман и на первый взгляд, по крайней мере, не сообщали ничего нового. Тем не менее Микаэля кое-что смутило, он не сразу понял, что именно.
Ему бросилась в глаза одна полная отчаяния, незамысловатая фраза:
Мэмсахиб.
Тут все ясно. «Мэмсахиб» – так в колониальные времена в Индии называли белых женщин. Но почему Микаэль не вспомнил об этом раньше? Он ведь читал в других источниках, что шерпы употребляли такие выражения, когда говорили о белых альпинистках…
Клара и Юханнес находились достаточно далеко друг от друга. Она уже погибла к тому времени, когда Форселль оказался в затруднительных обстоятельствах. Но так ли оно было на самом деле? Ведь события могли развиваться и по другому сценарию.
Отпуск был испорчен окончательно – вот единственное, что понял Микаэль. И еще – что он не успокоится, пока не докопается до истины в этой истории.
«
Глава 21
Паулина Мюллер в пижаме сидела на кровати в бывшей детской, попивала теплый шоколад и разговаривала по мобильнику. Она вернулась в Боденхаузен, в Мюнхен, в объятия мамы, которая обращалась с ней, как с десятилетней девочкой.
Собственно, Паулина не имела ничего против. Ей хотелось жаловаться на жизнь и плакать, сбросив с себя груз ответственности за свои проблемы. К тому же она допустила ошибку. На самом деле родители, похоже, давно раскусили Томаса. В их глазах не промелькнуло и искры сомнения, когда Паулина рассказывала о том, что ей пришлось пережить. Но сейчас она закрылась от них в комнате и попросила не беспокоить.
– Итак, вы не догадываетесь, кто была та женщина, – допытывалась инспектор Ульрика Йенсен, словно не верила ни единому слову Паулины и имела на это все основания.
Ведь Паулина не только сразу поняла, кто наказал Томаса. Она уловила мрачную логику событий и была страшно напугана тем, что сама стала их причиной. Сколько раз после этого она повторяла, что никогда в жизни не должна больше встречаться с Томасом, ни при каких обстоятельствах…
– Нет, – ответила она Ульрике Йенсен. – Ума не приложу, кто это мог быть.
– Но Томас говорил, что вы встретили женщину и влюбились, – продолжала инспектор.
– Да, так я написала, чтобы позлить его.
– Тем не менее, судя по всему, преступница как-то связана с вами. Складывается впечатление, что она вообще действовала по вашему поручению. Она взяла с вашего мужа клятву, что он больше не будет искать с вами встреч.
– Это странно.
– В самом деле? Соседи говорили, что вы ходили с забинтованной рукой, прежде чем съехать от него. И вы объяснили это тем, что обожгли руку утюгом, так?
– Именно так.
– К сожалению, этому не все верят, Паулина. Из вашей квартиры доносились крики. Крики и грохот, как будто там была драка.
Паулина задумалась.
– В самом деле? – удивленно повторила она.
– Так может, это все-таки Томас прижег вам руку утюгом?
– Возможно.
– Я имею в виду, что та женщина могла действовать из соображений мести, понимаете?
– Возможно.
– И в этом случае она – кто-то из близких вам людей. Так кто же она?
– Я не знаю.
– Вы не знаете…
Беседа продолжалась примерно в таком духе, пока наконец Ульрика не сменила тон.
– Хотя… – уже мягче начала она.
– Да? – насторожилась Паулина.
– Полагаю, вам не о чем беспокоиться.