Однако у бронзовой статуи Точильщика на краю лужайки Карин остановилась и задумчиво наморщила лоб, будто вспоминая что-то ускользающее.
– В чем дело? У вас неприятности на работе?
–
– Ничего страшного. Попробуйте.
– Это Гейне. Мы в школе учили его наизусть, чтобы петь.
Она умолкла, пытаясь вспомнить последнюю строку, и я, хорошо зная стихотворение, шепотом подсказал:
–
–
Я растрогался, заметив слезы в ее глазах. Она всхлипнула и тут же отвернулась, а я смутился и даже немного расстроился.
– Карин, это прекрасные стихи, но зачем же…
– Нет, дело не в стихах, Алан. – Разрыдавшись всерьез, она закусила губу, коснулась моего рукава и, перемежая слова всхлипами, попыталась объяснить: – То есть да, в них, конечно, но еще…
– Что еще?
– Ваша доброта, щедрость… вежливость… за всю эту неделю вы доставили мне столько удовольствия… понимаете, для меня это большая редкость…
– Что? – изумленно воскликнул я и, когда она промолчала, повторил уже спокойнее: – Что вы сказали?
– А сейчас, когда вы уезжаете –
Ошеломленный, я не находил слов. Не поднимая глаз, она схватила меня за руки. Наконец я неуверенно спросил:
– Вы так расстроились из-за того, что я уезжаю?
Она начала оправдываться:
– Простите, я не хотела устраивать сцену, но, понимаете… все это так странно… Я никогда еще не встречала таких, как вы…
– Таких, как я?
– Нет-нет, я не в том смысле. Вы ведете себя вежливо, как настоящий джентльмен, обращаетесь со мной как с другом, с вами можно шутить и смеяться, не опасаясь, что вы меня неправильно поймете… Это такое счастье! Ах, простите меня, Алан! Я не умею… вести себя сдержанно, вот как вы. Извините, я сейчас успокоюсь, и вы проводите меня до всегдобуса.
Я весь дрожал, во рту пересохло.
– Карин, вы это серьезно?
Она посмотрела на меня и медленно, с долгим вздохом кивнула.
– Карин, послушайте! Я вас люблю! С первого взгляда, с первой минуты нашей встречи. Люблю до умопомрачения. Я никогда в жизни не видел никого красивее вас. И не могу поверить в то, что вы мне сказали. Я собрался уезжать, не в силах помыслить о том, что вы… Карин, если я вам нравлюсь, то я навеки ваш. Выходите за меня замуж!
Она вздрогнула и уставилась на меня, приоткрыв рот от изумления:
– Вы хотите, чтобы я вышла за вас замуж?
– Да! Да!
Она продолжала ошеломленно глядеть на меня. Я схватил ее за руки и легонько сжал:
– Да!
Она обессиленно прильнула мне к плечу, прижалась мокрой щекой к моей щеке:
– Не может быть! Не верю…
– Знаешь, мне самому не верится. Давай-ка я повторю: ты хочешь за меня замуж?
Она выпрямилась и, влажно блестя глазами, произнесла медленно и четко, будто приносила клятву:
– Да. Больше всего на свете.
Не важно, о чем еще мы говорили в тот вечер. Было еще не очень поздно, и мы поужинали в небольшом ресторанчике. Я молчал и почти не пил. По-моему, мы оба испытали невероятное потрясение. Перед моими глазами постепенно возникали очертания нового мира – сначала расплывчато, а потом все четче и четче. Всю его полноту я осознал не сразу, но с некоторым замешательством сообразил, что у меня предостаточно времени – вся оставшаяся жизнь – для того, чтобы с полным правом наслаждаться его великолепием. Я не мог отвести взгляда от ослепительной красавицы напротив, лучившейся радостным удовольствием. Мне не верилось в это необыкновенное чудо. Я то и дело касался ее пальцев, ее запястья, ее руки, раскрывал рот и снова закрывал, потому что не находил слов, чтобы выразить свои чувства.
А Карин безостановочно говорила, вроде бы ни о чем, совсем как тогда, после концерта, но не оживленно, а с каким-то благоговейным изумлением, будто мы с ней сидели на краю высокого утеса и смотрели, как в море погружается огромный алый шар солнца. А потом, нарушив кратковременное молчание, она взяла меня за руку и сказала:
– Ах, я знаю, я ужасная болтушка, милый Алан. Наверное, это от волнения. Завтра мы с тобой поговорим о… как правильно выразиться? О практической стороне дел, да? Но не сегодня. Сегодня произошло слишком много важного.