Видимо, она пыталась помочь со стиркой. Но вчера прошел дождь, и, кажется, она уронила белье на их грязное, неопрятное подобие газона, потому что она держала в руках нечто похожее на простыню или пару наволочек, все в пятнах.
Она плакала, горько плакала, прямо тряслась вся, и шла к Рут, непоколебимо стоявшей на своем месте.
Душераздирающее зрелище — маленькая девочка с ортопедическими скобами на руках и ногах медленно ковыляет вперед, пытаясь справиться с маленькой кучкой белья, зажатой под мышками. Мне стало безумно ее жаль.
В конце концов, думаю, Рут тоже сжалилась.
Она шагнула к Сьюзен, забрала у нее белье и на мгновение замялась, глядя, как та трясется и всхлипывает, уставившись в землю. А потом напряжение медленно сошло на нет, и она нежно, заботливо положила руку девочке на плечо, после чего повернулась и пошла в дом. И в самый последний момент, когда они уже поднялись наверх, Рут посмотрела в мою сторону, и мне пришлось отпрянуть спиной к гаражу.
Но в то же время я готов поклясться, что увидел кое-что перед этим.
Позже этот случай приобрел для меня определенную важность. Я пытаюсь в этом разобраться.
***
Лицо Рут было очень уставшим. Словно всплеск гнева выжал из нее все соки. Или же увиденное мной было частью чего-то другого — чего-то большего, чего-то довольно долго происходившего незамеченным мною, и теперешний взрыв стал лишь чем-то вроде крещендо на долгоиграющей пластинке.
Но я увидел тогда еще кое-что, и это не дает мне покоя и по сей день, ставит меня в тупик.
Даже тогда это привело меня в изумление.
Перед тем, как шарахнуться назад, когда Рут, исхудалая, вымотанная, повернулась ко мне лицом с рукой на плече Сьюзен. На миг, когда она только повернулась.
Готов поклясться — она тоже плакала.
***
И я спрашиваю: по ком?
Глава десятая
А потом, откуда ни возьмись, появились гусеницы.
Это случилось практически за ночь. Вчера деревья были чистыми, а сегодня уже увешаны белыми гнездами из паутины. У каждого снизу свисало нечто темное и чахлое, и если присмотреться поближе, можно было увидеть, как оно шевелится.
— Спалить их, — сказала Рут.
Мы стояли у них во дворе под березой — Рупор, Донни, Уилли, Мэг, я и Рут. Рут была одета в старое домашнее платье с глубокими карманами. Было десять часов утра, и Мэг только разобралась с работой по дому. Под ее левым глазом красовалось пятнышко грязи.
— Давайте, мальчики, соберите веток, — велела она. — Длинных и потоньше. Да смотрите, чтоб зеленые были, чтоб не горели. А ты, Мэг, тащи из подвала сумку с тряпьем.
Она жмурилась в свете утреннего солнца и оценивающе осматривала нанесенный гусеницами урон. Едва ли не половина деревьев, и наша береза в том числе, была увешана гнездами, некоторые — размером всего лишь с бейсбольный мяч, но иные достигали размеров хозяйственной сумки. Лес кишел ими.
— Гаденыши, — сказала Рут. — Все деревья за пять минут сожрут.
Мэг пошла в дом, а все остальные — в лес за ветками. Донни взял топорик, мы срубили несколько молодых деревец, счистили с них кору и разрезали примерно пополам. Управились мы быстро.
По возвращении мы застали Рут и Мэг в гараже. Они смачивали тряпье керосином. Мы обматывали ветки тряпками, Рут их перевязывала бельевой веревкой, и мы окунали их в керосин.
Рут дала каждому по ветке и сказала:
— Смотрите, как это делается. Потом будете сами. Только лес к хренам не спалите.
Это было ужасно по-взрослому.
Рут доверяла нам огонь, факелы.
Моя мать такого в жизни бы не позволила.
Вслед за Рут мы отправились во двор. Наверное, с этими факелами мы смахивали на кучку крестьян, преследующих монстра Франкенштейна. Но вели мы себя не столь по-взрослому — а будто шли на вечеринку: все дурачились и хорохорились, не считая Мэг, которая относилась к происходящему очень серьезно. Уилли взял голову Рупора в «замок» и запустил костяшки пальцев ему в прическу — мы научились этому приему у «Копны» Кэлхуна — трехсотфунтового борца, известного своим «Большим всплеском». Мы с Донни бок о бок шагали позади, размахивая факелами, словно пара тамбурмажоров, и хихикали как придурки. Рут, похоже, было наплевать.
Подойдя к березе, Рут достала из кармана коробок безопасных спичек.
Гнездо на этом дереве было из крупных.
— Я разберусь с этим, — сказала Рут. — А вы смотрите.
Она зажгла факел и немного подождала, пока пламя поутихнет.
— Будьте осторожны, — сказала она. — Если не хотите сжечь дерево.
Она поднесла огонь дюймов на шесть под гнездо.
Гнездо начало таять.
Не горело. Таяло, как пенопласт, скукоживалось. Оно было толстым и многослойным, но надолго этих слоев не хватило.
И внезапно оттуда посыпались корчащиеся, извивающиеся тельца — толстые мохнатые гусеницы — дымящиеся и потрескивающие.
Казалось, можно услышать, как они кричат.
В одном-единственном гнезде их были целые сотни. Слой паутины сгорал, под ним оказывался еще один, и гусеницы сыпались оттуда еще и еще. Все падали и падали без конца к нашим ногам, словно черный дождь.
Тут Рут наткнулась на золотую жилу.
Выглядело это так, словно прямо на факел шмякнулся, разваливаясь на лету, живой сгусток дегтя размером с мяч для софтбола.