Девушка не нашего круга

Наташа доехала до «Парка культуры». Хотя расстояние было примерно равным, почему-то ей представлялось важным, что она пойдет к мосту именно отсюда, а не с «Октябрьской». Почему-то станцию «Октябрьская» она никогда не любила, а «Парк» вечно внушал какую-то надежду.

И вот теперь – надежды нет, но она все равно едет до «Парка».

И погода была в самый раз для самоубийства. Холодный пронизывающий ветер, градусов пять-семь. Временами срывается дождь. В такую холодину явно никто не станет болтаться на открытом всем ветрам мосту.

Довольно быстро девушка дошла до его середины.

Вот и все.

Она взобралась на высокий парапет.

Никакого сожаления или колебания не было. Был только страх – перед неизбежной болью. До воды лететь вниз метров двадцать. Ноги она наверняка сломает. Впрочем, если начинать думать, какой будет агония и сколько она продлится, никогда ни на что не решишься. Надо только сделать глубокий вдох – и прыгать.

– Не советую, – вдруг раздался раздумчивый мужской голос.

Наташа непроизвольно оглянулась. Прямо рядом с ней, на парапете, на расстоянии метров трех от нее, стоял молодой парень. Как он успел подойти и забраться? Она не видела его, не слышала. На вид юный, лет двадцати. Худенький, с тонким носиком и в очочках. Типичный «ботаник» – как тогда, в те девяностые годы, обычно называли усердно учащихся школьников и студентов.

Она нахмурилась, что ей помешали, но невольно переспросила:

– Почему не советуете?

– Утопленник – до чрезвычайности некрасивое зрелище, – со знанием дела пояснил юноша безапелляционным тоном, будто ежедневно видел людей, нашедших свою смерть в водах, причем целыми пачками. – Довольно скоро у тела, пробывшего в воде, начинается мацерация. Это означает, что эпидермис, то есть верхний слой кожи суицидника, набухает и отслаивается. А потом как бы снимается, словно перчатка, причем вместе с ногтями. Вдобавок, если тело пробудет в воде достаточно долго, выпадут практически все волосы. Фумля. К тому же на телах утонувших незамедлительно появляется характерная белая пена у рта. Надо заметить также, что сморщиваются соски, словно у старухи, все тело становится от воды молочно-белым, а трупные пятна делаются ярко-красными, особенно по краям. Словом, ничего красивого. Отвратительное, прямо скажем, зрелище.

– А мне-то что? – возразила она. – Мне уже все равно будет.

– Как знать, как знать. А если ваша душа еще не отлетит к тому времени, как вас выловят? И будет вокруг тела витать, как полагают во многих религиях? Так считают, кстати, не только приверженцы христианской традиции, но и, к примеру, иудеи. Что хорошего она, ваша душа, при взгляде на ваше же тело узрит? Фумля!

– Вам-то что вообще до этого за дело? До моего тела? До моей души?

– Красота, говорят, спасет мир. Вот я и стараюсь заботиться о мировой гармонии. Вы ее хотите нарушить, и это меня весьма сильно задевает. Можно сказать, мне это активно не нравится.

– У вас есть другие предложения?

– Конечно! То ли дело смерть от пули! Красота! Дырочка в сердце ма-аленькая, аккуратненькая. Немного алой крови на рубашке только выгодно оттеняет ее лилейный, кипенный цвет. Видите, вы и одеты чрезвычайно удачно – под вашей курткой как раз белая водолазка.

Наташа хоть и не хотела ни о чем говорить, и боялась, что ей заговорят зубы и лишат решимости, однако настолько эти высказывания молодого человека прозвучали в унисон ее собственным мыслям о внешней, что ни говори, отвратительности утопления, что она непроизвольно воскликнула:

– Пистолет! Вещь, конечно, хорошая! Да только где ты его достанешь!

– А у меня есть!

– Правда, есть? – У Натальи вспыхнула надежда, что удастся переменить свою участь – и в конечном итоге уйти красиво. А также, что приведение приговора в исполнение откладывается.

– Да, конечно, имеется!

– Давай! – захотела она сбить незнакомца с толку.

– Приличные люди с револьверами по улице не разгуливают. Дома он у меня лежит.

– Тогда ладно. Забудь, забей.

Надежда померкла. Пожалуй, придется прыгать.

– Пойдем, я тебе дам его. Напрокат, безвозмездно.

– Врешь небось? Нет у тебя никакого пистолета!

– Да в наше время у каждого уважающего себя человека дома, под подушкой, обязательно имеется пистолет!

И парень спрыгнул с парапета на тротуар, подошел к Наташе вплотную и протянул ей руку.

Она минуту подумала, а потом оперлась на нее и соскочила к нему.

* * *

Он привел ее к себе, и оказалось, что живет парень в доме ровно напротив ее подъезда. Он занимал комнату в еще не расселенной коммуналке. Окна его выходили в точности на балкон той квартиры, что снимали они с Максом.

Как выяснилось впоследствии, он заметил Наташу давно.

Он видел, как она проживает там с Максом.

Потом наблюдал ее вместе с благоверным – и с растущим пузом.

Он понимал, что ничего ему не светит, но все равно не мог отказать себе в радости не то чтобы следить за ней, а просто наблюдать время от времени – и радоваться.

И вот он заметил, как в один прекрасный день не стало возле нее Макса.

А затем исчез живот, и она разом постройнела.

Однако ребеночка рядом не появилось.