Девушка по имени Августа

– Я в последнее время, Александр Михайлович, чувствовал себя как «пони в колесе». Белка бегает в колесе, пони бегает по кругу, а «пони в колесе» – это квинтэссенция бесполезных усилий. Когда делаешь что-то и понимаешь, что это никакой пользы не принесет. Но все равно делаешь, потому что надеешься – а вдруг получится. Или потому что не можешь сидеть сложа руки. Сидеть сложа руки иногда бывает просто невыносимо…

– Полностью согласен, Геннадий Валерианович.

– Что-то сегодня затылок печет, – вдруг пожаловался босс. – Со вчерашнего вечера. Совсем, как у Булгакова: «Я лег заболевающим, а проснулся больным».

«Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах», – мысленно процитировал Александр из любимой книги про Мастера и Маргариту. Вслух не стал, это выглядело бы как хвастовство своей начитанностью, а хвастаться Александр не любил.

– Беспроцентных кредитов не бывает, – продолжил шеф, потирая затылок ладонью и морщась при этом. – За все нужно платить, вопрос только чем. Люди жалеют деньги, но расплачиваться деньгами проще всего. Здоровьем расплачиваться куда тяжелее. Реверсия невозможна.

– Скорее уж – реставрация, – улыбнулся Александр, уступив желанию немного позанудничать. – Реверсия – это мысленный возврат к какому-то событию из прошлого, тщетная попытка это неизменяемое прошлое изменить. «Английский пациент» [30] и «Снега Килиманджаро» [31] – классические примеры.

Геннадий Валерианович любил хорошо сделанные мелодрамы и, как ни странно, гонконгские боевики. Утверждал, что только такие фильмы помогают ему расслабиться и на время отрешиться от жизненных проблем.

– Да, это я не так выразился… – согласился босс. – Ладно, вернемся к делу…

«О делах мы вроде бы еще не говорили», – сыронизировал про себя Александр, но босс и впрямь перешел к существу. Видимо, понял, что головная боль не даст долго переливать из пустого в порожнее.

– За время вашего отсутствия мне удалось отстоять клинику, – гордо похвастался он. – Никуда мы переезжать не будем. Переживем, конечно, какие-то временные трудности вроде покраски фасада и укладки плитки перед зданием, но в сравнении с изгнанием это пустяки. Вам, Александр Михайлович, в связи с этим придется заняться двумя дамами с нашего городского Олимпа. В срочном порядке. Я им пока сказал, что вы уехали оперировать в Гамбург, но скоро должны вернуться…

Александр понял, что увольняться ему не придется.

– В Гамбург? – переспросил он. – Надо бы запомнить, а то ляпну, что во Франкфурт.

– Запишите, чтобы не забыть, – посоветовал босс. – Короче говоря, то, что имели, мы сохранили, от porcus ex grege diaboli [32] отбились, теперь пора подумать о дальнейшем развитии. Скажу честно, не виляя…

«Пора бы, – подумал Александр, – навилялись сегодня уже достаточно, сверх всякой меры навилялись».

– Клиника и я лично очень заинтересованы в вас, Александр Михайлович. Настолько, что я хочу обезопасить себя и клинику от вашего возможного перехода к конкурентам. Хочу закабалить вас, связать по рукам и ногам!

– Получится ли? – усомнился Александр.

– Сейчас увидим, – ответил Геннадий Валерианович, нисколько не смутившись. – Как вам известно, наша клиника представляет собой закрытое акционерное общество. Нет ли у вас желания приобрести пятнадцать процентов от общего числа акций по особой, льготной цене?

Босс однозначно умел удивить. Александр ожидал чего угодно, вплоть до шантажа, но только не предложения стать совладельцем клиники. Определенно – это предложение из тех, которые делаются раз в жизни.

– Конфуций учил направлять свою волю на достижение правильного пути, помнить о морали, быть человеколюбивым и упражняться в искусствах, – продолжил босс. – Вы – человеколюбивы, умеете добиваться своего, но в то же время мораль для вас не пустое слово… Я бы никогда не сделал бы такого предложения доктору Блувштейну, несмотря на то, что с профессиональной точки зрения вы примерно равноценны. Только есть два весьма существенных отличия. Во-первых, для Леонида Ароновича есть только одна мораль – его собственная выгода, а во-вторых, он уже достиг пика своих возможностей, а вы еще нет. Кстати, он прощупывал почву в отношении возвращения. Звонил мне, каялся, охал и ахал. Я ответил, что могу пойти навстречу, но с одним условием – в течение года никаких премий, процентов и бонусов. Один голый оклад – и больше ничего. Леонид Аронович икнул и сказал, что подумает. Больше, сами понимаете, он мне не звонил. Так что же вы скажете в ответ на мое предложение?

– Это так неожиданно, – признался Александр. – Я никогда не представлял себя в роли акционера, да и не уверен, что моих скромных сбережений хватит на покупку акций, даже по льготной цене…