Девушка по соседству

Тут все моментально сбежали вниз, Донни и Вилли, мой отец и офицер Томпсон, оставивший Сьюзан наверху, все пробегали мимо меня, все орали и толпились вокруг Рут, как археологи вокруг редкой находки. Что случилось? Что случилось с моей мамой? Вилли орал, Вуфер рыдал. Вилли словно сошел с ума, он наклонился над Рут и массировал ей грудь и живот, пытаясь вернуть к жизни.

– Что, черт дери, случилось? – орал Донни.

Они все повернулись ко мне с таким видом, будто готовы были меня на части порвать. Отец встал внизу лестницы на случай, если они и впрямь попытаются это сделать.

– Так что здесь случилось? – спросил офицер Томпсон.

Дженнингс молча взглянул на меня. Он знал. Он прекрасно знал, что случилось.

Но мне было на это наплевать. Я будто осу раздавил. Осу, которая меня ужалила. Невелика проблема.

Я спустился по лестнице и посмотрел на него – глаза в глаза.

Он какое-то время не отводил взгляда. Потом пожал плечами.

– Парнишка споткнулся, – сказал он. – Не ел, не спал, видел смерть подруги. Несчастный случай. Жаль, но иногда бывает.

Вуфер, Вилли и Донни, конечно, не поверили, но в тот день всем было наплевать, во что они верят, а во что нет.

Вонь от обгадившейся Рут была просто нестерпимой.

– Пойду принесу одеяло, – сказал Томпсон. Он шагнул, чтобы пройти рядом со мной.

– Кольцо, – сказал я и указал пальцем: – Кольцо на ее пальце – это кольцо Мег. Оно принадлежало матери Мег. Теперь оно должно перейти к Сьюзан. Можно я отдам его ей?

Дженнингс наградил меня усталым измученным взглядом, говорившим, что не стоит усугублять ситуацию. Хватит.

Но меня и это уже не волновало.

– Это кольцо Сьюзан, – сказал я.

Дженнингс вздохнул.

– Это правда, парни? – спросил он. – И лучше бы вам не врать.

– Наверное, правда, – сказал Донни.

Вилли посмотрел на брата.

– Козел, – процедил он.

Дженнингс поднял руку Рут и посмотрел на кольцо.

– Ладно, – сказал он, и внезапно его голос смягчился: – Отдай ей сам.

Он снял кольцо с пальца Рут.

– И скажи, чтобы не потеряла, – добавил он.

– Скажу.

Я пошел вверх по лестнице.

И тут на меня навалилась страшная усталость.

Сьюзан лежала на диване.

Я подошел к ней и, прежде чем она успела что-либо сказать, протянул ей кольцо. Я увидел, как она на него посмотрела, и этот ее взгляд заставил меня опуститься на колени. Она протянула ко мне свои бледные слабые ручки, я обнял ее, и мы плакали. И плакали.

Эпилог

Мы были несовершеннолетними и потому не преступниками, а правонарушителями.

Так что по букве закона мы были невиновны по определению и не могли отвечать за свои деяния, словно каждый, кому не исполнилось восемнадцати, заведомо считался душевнобольным, не способным отличать добро от зла. Наши имена не разглашались. На нас не заводили дел с отметкой о судимости. Весь процесс был закрытым.

Сначала мне все это показалось странным, но потом я подумал: раз уж мы лишены прав взрослых, то, естественно, и отвечать как взрослые не могли.

Естественно для всех, кроме Мег и Сьюзан.

Дела Донни, Вилли, Вуфера, Эдди, Дениз и мое рассматривались в суде для несовершеннолетних, где я и Сьюзан давали показания. Не было ни прокурора, ни адвоката, присутствовали лишь судья Эндрю Сильвер плюс компания психологов и социальных работников, горячо споривших о том, что же делать с каждым из нас. Хотя это было ясно с самого начала. Донни, Вуфера, Эдди и Дениз отправили в центры содержания несовершеннолетних – в исправительно-трудовые колонии. Эдди с Дениз всего на два года, потому что прямого участия в убийстве они не принимали. Донни, Вилли и Вуфера отправили в колонию вплоть до достижения ими восемнадцати лет – самое суровое наказание по тем временам. По достижении ими восемнадцати их должны были освободить и уничтожить все бумаги по их делу.

Деяния ребенка не должны использоваться против взрослого.

Для Сьюзан они нашли приемную семью в другом городе, далеко от нас, в районе озер.

Благодаря ее показаниям на суде – и тому факту, что в рассмотрении дел несовершеннолетних нет такого понятия, как «сообщник», – меня оставили на попечении родителей и назначили мне психиатра из социалки, обходительную, похожую на учительницу женщину, которую звали Салли Бет Кантор. Она встречалась со мной раз в неделю, а потом раз в месяц в течение года. Миссис Кантор всегда была озабочена моим «прогрессом» и тем, как я «справляюсь с пережитым», со всем, что я видел и делал – и тем, чего не сделал, – но психиатриня, казалось, слушала меня в какой-то полудреме, словно она все это уже слышала миллион раз и, вопреки здравому рассудку и всем фактам, хотела, чтобы мои родители вели себя пожестче, а я прям-таки жаждал бы броситься на них с топором, чтобы ей было на чем поупражняться. Но прошел год, и она испарилась. Прошло добрых три месяца, прежде чем я заметил ее отсутствие.

* * *

С остальными я больше никогда не пересекался. Во всяком случае, лично.

Какое-то время я переписывался с Сьюзан. Ее кости срослись. Приемные родители ей нравились. Она обзавелась друзьями. А потом перестала писать. Я не спрашивал почему. Я ее не виню.

* * *