После мессы Лаура живо беседовала с родственниками, а тетки восторгались Каро, которая доверчиво и радостно позволяла им обцеловывать себя. Саша подошла к киоску с предметами культа. Она купила дешевый алюминиевый крестик и пристегнула его к серебряному верблюду, с которым никогда не расставалась. Это был символ смирения, напоминающий, что алкоголичкой она будет всегда. Ксендз Старонь стоял в боковом нефе, окруженный группой женщин. Одна из них, с виду ровесница Саши, заметно выделялась из толпы. Несмотря на полумрак, на ней были солнцезащитные очки и шелковый платок, завязанный в стиле пятидесятых годов. Саша подумала, что она, скорее всего, не полька. Но вскоре до нее долетели вырванные из контекста слова. Женщина говорила по-польски четко, без акцента.
– Не контролирую. Именно поэтому я здесь. Мне хотелось бы поскорей с этим справиться.
Наверное, эта женщина говорила о каких-то своих трудностях. Казалось, что она благодарит священника. Руки ее были сложены в молитвенном жесте, а через секунду она расплакалась. Ксендз обнял женщину, погладил ее по голове. Он шепнул ей что-то на ухо, а потом громко рассмеялся. Женщина тоже улыбнулась, вытерла слезы. Шутка взбодрила ее.
Саша с интересом наблюдала эту сцену. Должно быть, телепатически она заставила ксендза выделить ее из толпы. Он мельком взглянул на нее, но по ее спине почему-то пробежала дрожь. Она смутилась и подумала, что он действительно хороший человек и, несмотря на улыбку, бесконечно грустный. Может быть, поэтому, когда женщины разошлись, а ксендз по-прежнему стоял на своем месте и не мог решить, в какую сторону ему направиться, Саше захотелось поговорить с ним. Путь ей преградил молодой викарий.
– Святой отец, машина ждет, – сказал он, наклонив голову. И добавил с укором: – Все ждут.
Ксендз посмотрел на Залусскую, но она не решалась подойти ближе.
– Можете ехать, – обратился он к викарию.
Викарий смотрел с непониманием. У него начала дрожать нижняя губа.
– Архиепископ просил, чтобы вы… – пытался убедить помощник. – Святой отец, это очень далеко. Отсюда на Стоги около двадцати километров.
– Вы, Гжесек, не волнуйтесь. – Ксендз Старонь улыбнулся. – У меня есть ноги. Угости гостей, чем хата богата. Пусть пани Кристина позаботится обо всех.
Викарий удостоил Залусскую внимательным взглядом, после чего, почти бегом, удалился.
Саша по-прежнему стояла без движения. Она понятия не имела, что сейчас сказать, к тому же чувствовала себя виноватой из-за того, что ксендз отказался от транспорта. «Неужели у меня вид человека, настолько нуждающегося в помощи?» – подумала она. Ксендз тоже молчал. Ждал, что скажет Саша. Тишина становилась мучительной. Костел постепенно пустел. Наконец Залусская сглотнула, почувствовав неожиданную сухость в горле.
– Не могли бы вы, святой отец, отслужить мессу по одному человеку?
Только произнеся эти слова, Саша подумала, что это довольно бесцеремонно с ее стороны. Вместо того чтобы занимать время у известного духовника, можно было сделать это в канцелярии костела.
– Этого человека семь лет нет в живых, – добавила она, как будто оправдываясь.
Он вынул из кармана блокнот и дешевую пластиковую ручку.
– Обычно я служу в другом приходе, – объявил он и деликатно улыбнулся.
Сашу уже не удивляло, почему женщин так тянет к нему. Правильные черты лица, светлые глаза, выразительный подбородок. Если бы на нем не было сутаны, он мог бы сыграть одну из главных ролей в «Одиннадцати друзьях Оушена».
– Здесь я иногда гастролирую.
– Мне все равно где, – ответила она. – Мне бы хотелось, чтобы именно вы помолились за этого человека. Знаю, что придется подождать. Ничего.
– Имя?
– Саша.
Он поднял голову.
– Точная дата смерти?
Залусская спохватилась:
– Простите. Это мое имя. Тот человек – мужчина. Умер 23 июня 2006 года.
– Как его звали?
– Это обязательно?
Ксендз внимательно на нее посмотрел:
– В случае поминальной мессы я должен знать имя по крещению. Бог всеведущ, но у Него полно работы.
– Лукас, – произнесла Саша очень тихо. – Хотя я не уверена, что именно этим именем он был крещен. Все его так называли.
– Через месяц в четверг вас устроит? – спросил.
Саша подтвердила, вынула кошелек.
– Там есть ящик для пожертвований. Бросьте столько, сколько можете, – сказал ксендз и вышел из костела.
В этот момент выглянуло солнце. Силуэт священника исчез в белом свечении. Саше показалось, что ей это уже когда-то снилось.
На спидометре было сто сорок. Елена только сейчас сняла темные очки. Она перестала плакать, но глаза все еще были красными. Поворачивая с Грюнвальдской на Шопена, она с трудом справилась с управлением на скользкой дороге. В эту минуту она подумала, что глупо было бы вот так сейчас взять и разбиться. Елена переключила на нейтралку, и стрелка постепенно опустилась до восьмидесяти. «Все как-то утрясется, все барьеры и препятствия внутри меня», – подумала она и начала мысленно молиться.