Пауль с понимающим видом кивнул и прошел через ворота фабрики к конторе. И надо же – среди разгружающихся повозок стоял один из их автомобилей. То есть отец, против обыкновения, не пошел сегодня пешком.
В мрачном административном здании приподнятое настроение Пауля улетучилось. Он знал эти длинные коридоры и маленькие бюро, где составляли списки, а из счетных машин доставали длинные ряды цифр. В одном из таких бюро на третьем этаже отец однажды и устроил ему битву при Ватерлоо. Пауль допустил тогда ничтожную ошибку, ставшую фатальной. Следуя его расчетам, фабрика понесла бы убытки.
– Доброго вам утра, дамы!
– Доброе утро, господин Мельцер. Ваш отец уже ждет вас.
Хофман сморгнула, словно ей что-то попало в глаз, Людерс с остервенением печатала на черной пишущей машине. Лишнее доказательство того, что атмосфера в бюро отца была не из лучших.
Генриетта Хофман засеменила к двери всемогущего шефа и вкрадчиво постучала. Господи, на ней и впрямь была юбка, открывающая лодыжки, и коричневые боты на устойчивом каблуке. При этом шнуровка лифа была столь тугой, что, казалось, ее торс изготовлен из литой стали.
– Пришел ваш сын, господин директор.
– Пусть войдет!
На приветливое приглашение было никак не похоже, скорее – на гневный приказ. Теперь Пауль не сомневался, что разговор будет не из приятных.
– Принести кофе, господин директор? – попробовала подольститься Хофман.
– Нет.
Секретарь взяла у Пауля пальто и так тихо закрыла за ним дверь, будто боялась, что от малейшего скрипа рассыпется здание.
– Садись!
Иоганн Мельцер кивнул на небольшое кожаное кресло для посетителей. Сам он остался сидеть за своим заваленным документами рабочим столом, быстро подмахнул еще какую-то бумажку, закрыл папку и снял очки.
– Половина двенадцатого, – констатировал он.
Для этого не нужно было вытаскивать карманные часы, потому что настенные висели прямо над входом.
– Я шел пешком.
Кажется, это произвело на отца некоторое впечатление, и замечание о том, что в таком случае нужно раньше выходить из дому, он оставил при себе. И немедленно перешел к делу:
– Я выбрал для беседы бюро, потому что имел в виду деловой разговор между отцом и сыном.
Ах, это многое объясняло. Он не хотел, чтобы вмешивалась мама. Как уже неоднократно случалось дома.
– Я к твоим услугам, – с легкой иронией промолвил Пауль. – Речь пойдет о моей учебе?
– Таки да.
Оставив Пауля с этой мыслью, отец аккуратно сложил свои очки в золотой оправе и сунул их в металлический, обитый кожей футляр. Захлопнув крышку, он положил футляр возле продолговатого лотка, в котором лежали авторучка и нож для вскрытия писем. Чернильница, лоток и ролик для промокательной бумаги из темно-зеленого полудрагоценного камня – мамин подарок.
– Не буду ходить вокруг да около, Пауль. Я навел о тебе справки у твоих профессоров. – Ну что же, Пауль догадывался. По крайней мере, решение отца не играть с ним в кошки-мышки делало ему честь. – Полагаю, ты и сам знаешь, каковы были отзывы, – продолжил Мельцер-старший.
– Явно не те, которые бы тебя устроили, – парировал Пауль с легкой усмешкой.
Отец никогда не был склонен шутить, а сегодня – особенно. Лицо было непроницаемым, он не начал рычать, как бывало раньше, – и то хорошо. Причина для ворчания у него была. Он полгода оплачивал сыну жилье и содержание, учебу и членство в студенческом объединении, где тот фехтовал, давал деньги на шпагу, экипировку, книги и прочее. И вот теперь узнал, что Пауль уже несколько месяцев не посещает лекций. Да и результаты письменных работ сына неудовлетворительные.
– И это все, что ты имеешь сказать?
Пауль весь подобрался. Ему давно следовало поговорить с отцом, но он все время откладывал. Глупо. Теперь у него была куда более слабая позиция.
– Нет, отец.
Он откашлялся. Снаружи раздался фабричный гудок, оповестивший наступление полудня и перерыв для части рабочих. Остальные пообедают позже, поскольку машины должны работать без перерыва.
– Дело в том, что, – начал Пауль, дождавшись, пока смолкнет проклятый гудок, – юриспруденция мне не подходит. Мне очень трудно запихать в голову все эти законы. Не книжный я человек, отец.
– Да что ты! – с едкой иронией заметил Мельцер-старший.
Он откинулся на спинку своего рабочего кресла и с прищуром наблюдал за сыном. Во взгляде читалось презрение, смешанное с разочарованием и праведным гневом.
Пауль с радостью бы встал из своего тесного кресла. Ему казалось, что стоя он говорил бы свободнее. А может быть, это просто желание укрыться от отцовского взгляда, которым тот буквально пришпилил его к стулу.
– Видишь ли, мне больше по душе электротехника. Интересны возможности, которые открываются благодаря ей, машины, новые изобретения. Уверен, скоро уйдут в прошлое паровые двигатели, отпадет необходимость даже в приводе для водяной турбины.
– В самом деле? – усмехнулся отец. – А я, знаешь ли, никак не разделяю твоей эйфории. Электротехника! Ты всерьез думаешь, что я поверю тебе и опять буду финансировать твою учебу?
Звучало как приговор. Но Пауль продолжил: