Они бесконечно долго ехали в гору – мимо деревенских домов из серого камня, мимо маленькой церкви с приземистой башней, мимо пруда, в котором плавали утки, все в гору, в гору по дороге, огороженной невысокими стенками, все выше и выше, все ближе к вершине холма, где из голой земли там и сям торчали острые белые скалы, а по склонам бродили овцы. Сырой ветер хлестал Миррен по щекам. Внизу, в долине, она увидела много других зеленых и серых полей, обнесенных каменными стенками, а над ее головой сияла голубизна неба. У нее даже закружилась голова от такого непривычного пейзажа. Это был совсем другой мир – ни людей, ни автобусов, ни нарядных домов, выстроившихся в ряд вдоль улиц, ни дымящих труб.
Потом они свернули с дороги влево к большому белому дому со сверкавшими, будто глаза, окнами. Таких величественных домов она в жизни не видела, и это была ферма Крэгсайд, ее новый дом. Так вот где жила в детстве мама. Как могла она сменить такую красоту на жалкий железнодорожный вагончик?
Возможно, из-за мраморных колонн в холле, гулкого стука ее башмаков по каменным плитам пола, из-за высоких потолков с завитушками по углам и больших квадратных комнат, выходящих в вестибюль, из-за того, что задняя часть дома, казалось, погружалась в скалу, но Миррен показалось, что Крэгсайд встретил ее хмуро, без улыбки. Как будто она вошла в ратушу или в методистскую капеллу и спрашивала, где там уборная. Ей до смерти хотелось посикать, но она слишком стеснялась, чтобы сказать об этом.
Ласковая девушка в белом переднике, которую звали Кэрри, провела ее в гостиную, где пахло древесным дымом и лавандовой мастикой. Миррен подошла к окну – и увидела долину реки на много-много миль вдаль, и железную дорогу.
– У всех овец покрашена жопа. Зачем? – вот и все, что ей пришло в голову спросить.
Ей никто не ответил, а Кэрри улыбалась. Неужели она сказала что-то не то?
Пускай дом походил на дворец, но в этот момент вид у бабушки стал строгим, даже сердитым, а дедушка неловко потупился.
– Ступай с Кэрри на кухню, она напоит тебя чаем, – распорядилась бабушка, а сама рухнула в большое кресло и с облегчением сняла с себя увядшую шляпу. – Ох, какой сегодня был долгий день!
– Мне нужно в уборку, – шепнула она служанке.
– Что-что?
– В уборную. Хочу сикать. Я сейчас лопну…
– О-о, в туалет… во дворе… либо поднимись наверх, там ватерклозет, но ты не дотянешься до цепочки, слишком высоко для тебя, – сказала Кэрри.
Миррен, не дожидаясь конца фразы, метнулась на мощеный двор, чтобы найти туалет.
В общем, насколько она могла судить, это был один из тех шикарных домов, которыми все любуются на почтовых открытках. На большое пианино было накинуто покрывало, которое могло соскользнуть на пол, если она зацепится за него, и тогда разобьются все вазочки. В таком доме нужно ходить медленно и не топать ногами. На кухне пахло как в кондитерской, и впервые за столько дней Миррен почувствовала, что голодна.
Все было бы восхитительно, если бы она приехала сюда на каникулы. Вот если бы тут гостила вся их семья – мама с папой и Грэнт! Они бы гуляли тут, играли, а потом вернулись на поезде домой в Скарпертон, к ее подружкам… Но увы – нет, это все навсегда в прошлом, аминь, теперь здесь ее семья, эти незнакомые люди, которые зовут ее чужим именем, живут в холодном доме и говорят совсем по-другому.
Миррен сидела на стульчаке и отчаянно рыдала, подвывая от тоски. Она теперь Одинокая Джилл, и виноват во всем папа, но она не хотела его винить, потому что его уже нет в живых. Теперь они все вместе там, на небе, – мама, папа и Грэнт. Без нее. И это нечестно!
Глава 3
В первые же дни после приезда на ферму Крэгсайд Миррен пришлось осваивать множество новых для нее дел. Кэрри учила ее кормить кур, искать драгоценные яйца и тщательно вычищать навоз из курятника, а еще искать дыры в сетчатой ограде, через которые может пролезть Братец Лис. Миррен морщилась от запаха куриного помета, но помалкивала.
Дядя Том, старший брат ее мамы, показал ей, как надо подметать коровник и наливать воду коровам. Мальчишка, работавший на ферме, помогал ей черпать овес для могучих клейдесдальских лошадей. Из-за всех этих дел она забыла о том, что ей предстояло учиться в новой для нее школе, расположенной там, внизу, в Уиндебанке.
Иногда вечерами они собирались возле пианино. Дед опускал пальцы на клавиши, звучали аккорды, а он улыбался, сверкая белыми зубами, которые, по словам Кэрри, бабушка подарила ему к Рождеству. Он исполнял мелодии, даже не глядя на пианино. Как-то раз он запел сильным и красивым голосом какую-то песню, и Миррен заслушалась. К ее удивлению, бабушка расстроилась.