Девушка с «Края Света»

На секунду она испугалась, но их присутствие было бестелесным, более того, оно успокаивало, ведь ее окружали женщины: фермерши, ходившие когда-то по этим комнатам, жены, шедшие с рыданиями по гефсиманской тропе, Рахиль, оплакивавшая ночами своих детей, другие безутешные матери. Это сознание утраты навсегда привязало ее к Крэгсайду. Кусочек души Сильвии тоже витал в этих стенах. Как же может она отсюда уехать? Миррен уткнулась лицом в подушку.

У горя есть, пожалуй, свои верстовые столбы, своя прогрессия: день рождения Сильвии, Рождество, годовщина смерти и все будущие годовщины. Каждая из них требует внимания, а она, Миррен, спрятала всю свою боль подальше, в чемодан, или кто-то сделал это за нее, и она даже не потрудилась разобрать дочкины платьица или игрушки. Что глаз не видит, то… Теперь время настало. Они все тут, в доме, и Бен единственный человек на свете, кто способен помочь ей перебороть страх. Это будет их последняя общая работа перед его отъездом. Пора ей распахнуть двери и проветрить свою душу раз и навсегда.

Поначалу она держала себя неприветливо, поскольку его появление нарушило привычный распорядок ее одинокого существования. Чувство долга вытащило ее тогда в буран и заставило ее возиться с полуживым незнакомцем, спасать его от гибели. И все же мысли о том, что он уезжает навсегда… Он изменился, возмужал и выглядел каким-то уставшим. Видно, тоже настрадался за эти годы. Сегодня его присутствие было желанным и приятным. От него пахло землей и дымом; трудовой пот блестел на его лбу при свете керосиновой лампы.

Она взглянула на его большие руки, протянутые к огню, крестьянские руки, короткопалые, обветренные, размером, пожалуй, с ее лопату. Его ладони были покрыты мозолями, старыми и свежими, появившимися за последние дни. На какую-то секунду ей стало вдруг интересно, что она почувствует, если эта рука погладит ее.

По ее телу пробежала искра. Недавно она раздела его, бесстрастно, как жертву стихии, обтирала губкой его тело, но теперь в ней проснулось любопытство, и она с испугом поняла, что хотя Бен ее друг и двоюродный брат, но при свете огня он был для нее прежде всего мужчиной.

– Помнишь, как дедушка Джо говорил, что хорошее полено греет два раза? – крикнул Бен, раскалывая топором чурбаки.

– Разве это можно забыть? Первый раз оно греет, когда его колешь, а второй в печке, – ответила Миррен, укладывая дрова на санки. На ней были шинель и шарф, а голова и спина накрыты мешком.

Когда он колол дрова, вонзал лезвие топора в древесину, это его странным образом успокаивало, сбрасывало с него напряженность и стеснение. Поленья подсохнут возле огня. Дрова, заготовленные из поваленных деревьев, хранились под брезентом и были еще сырые, но все-таки их можно было подкладывать в огонь ради экономии брикетов.

Дни сменяли ночи, а снег все падал и падал. Каждый день Бен с Миррен прорывали тоннель к коровнику; коровы недовольно мычали – их порции были урезаны вдвое. Бен обвел взглядом арктический пейзаж – монументальные скульптуры, выточенные ветром изо льда и снега. Он думал о том, что им не удается добраться до овец, и тем сейчас несладко, особенно ягнятам. Никакая густая шерсть не спасет их от этого разбушевавшегося монстра. С тяжелым сердцем он вернулся к своей работе.

В глазах Миррен он видел сдержанную радость, когда брался за что-то сам, без ее просьб, но чувствовал себя неловко. Что-то менялось между ними, совместное затворничество вело к каким-то переменам. Возникло беспокойство, которого он не мог объяснить; что-то заставляло их прятаться за какие-то дела, вскакивать, мешать в печке, выпускать собак. Когда Миррен садилась, ее правая нога дергалась вверх и вниз, словно поршень, а она всегда так делала, когда у нее было что-то на уме. Он хорошо ее знал или думал, что хорошо знает, но теперь она стала менее резкой, голос звучал спокойнее, а когда они вспоминали старые дни в Крэгсайде, в ее глазах появлялось незнакомое выражение.

– Дом этот слишком большой для тебя одной, – как-то сказал он и тут же пожалел о своих словах.

– Том и Флорри поговаривают, что они сдадут Скар-Хед в аренду и переберутся сюда. То хотят сдавать эту ферму и забрать меня к себе. Думаю, чтобы присматривать за мной, – улыбнулась она. – Они считают, что я могу взяться за старое.

– Не надо! Ведь это Крэгсайд, береги его.

– Пожалуй, ты прав, но я не знаю, что подумают об этом старинные призраки, если мы так поступим. Иосия Йевелл потратил всю свою жизнь, делая из вороньего гнезда роскошную ферму, сам чуть ли не голодал, но покупал жене фарфор и шелка, по словам бабушки Ади. Не знаю, насколько это правда.

– Я слышал, что он украл картину и так боялся попасть после смерти в ад, что отослал ее назад художнику. Впрочем, папа считает, что наш дедушка Джо всегда любил выдумывать небылицы. Интересно, что будут рассказывать про нас?

– Что ты нашел в Австралии золото, вырастил десять детей и разбогател, – засмеялась она.