Девушка с Легар-стрит

– Ну-ну. Похоже, кто-то повзрослел. Давно пора было это понять, Мелани. Я бы советовала тебе заняться гольфом. Тебе срочно нужно найти что-то такое, что помогало бы тебе расслабиться после работы.

– Я не думаю, что все зашло так далеко, Нэнси, но все равно спасибо. Я буду иметь в виду. – Я положила трубку и направилась в приемную, чтобы взять пальто.

Нэнси встала из-за стойки, и моему взору предстали красные трикотажные брючки, которые я уже видела.

– Не забудь. Завтра утром в девять у тебя оформление сделки. Дай мне знать, если и ее тоже нужно перенести. – Она улыбнулась и помахала рукой в перчатке для гольфа. Я искренне улыбнулась в ответ. Впервые, насколько мне помнится, мысль о закрытии сделки не вызвала во мне ровным счетом никакого восторга: ни сердцебиения, ни прилива адреналина. Я не стала думать о причинах этого явления, однако была почти уверена, что где-то в глубине сознания я по-прежнему думала о Джеке Тренхольме, обвиняя его в том, что он внес в мою жизнь сумятицу, которой там просто не полагалось быть.

* * *

Не увидев рядом с домом ни пикапа моего отца, ни фургонов рабочих, я, честно говоря, удивилась. К моему счастью, ядовитая фуксия стен вестибюля и аляповатая потолочная роспись в моей комнате наконец исчезли под слоем исторически аутентичной (по крайней мере в том, что касалось ее цвета) краски. Увы, нам становилось все труднее заманить маляров назад, независимо от того, сколько денег им было обещано за их работу. Вечно меняющиеся малярные бригады жаловались нам, что банки с краской имели обыкновение падать, кисти летали по воздуху, а самих их в спину толкали чьи-то холодные руки.

Открыв входную дверь, я уловила запах свежей краски и вновь всем телом ощутила пульсацию – своеобразное биение сердца старого дома. Закрыв за собой двери, я замерла, прислушиваясь к стуку, гулким эхом отлетавшему от пустых полов. Я стояла так несколько мгновений, не зная, что мне делать дальше. Моя голова гудела от мельтешащих в ней, словно конфетти на параде, фрагментов информации. В эти минуты мне, как ни странно, нужен был только один человек.

– Мама! – позвала я.

– Я в кухне! – раздалось в ответ.

Я быстро зашагала по коридору на ее голос. На мое счастье, уродливые распашные двери были сняты. Мать сидела за столом спиной ко мне и смотрела в окно. На ней были перчатки. На столе лежал дневник.

– Мне нужно срочно с тобой поговорить, – выпалила я, как будто боялась, что забуду то, что хотела сказать.

– Я знаю.

Она обернулась ко мне. Мне тотчас бросилось в глаза ее осунувшееся лицо. Глаза запали в глазницах, кожа казалась полупрозрачной. Охваченная тревогой, я подошла к ней ближе.

– Что-то не так?

Мать покачала головой:

– Она очень сильная, Мелли. Я чувствую, как она подбирается ко мне.

Я села напротив нее за стол и отодвинула в сторону дневник.

– Прекрати. Пожалей себя.

– Она совсем рядом, – продолжила мать, как будто не слышала моих слов. – Мне кажется, она знает, что теперь ты сильная, и поэтому решила первой уничтожить меня. Но не переживай. Все будет хорошо. Мне уже доводилось сражаться с ней. Мне просто нужно… отдохнуть.

Она закрыла глаза и покачнулась всем телом.

– Я отведу тебя наверх. Думаю, тебе лучше прилечь. А где отец?

– Уехал в Саммервиль, – ответила она, не открывая глаз. – За саженцами для сада… – Она умолкла, и на какой-то миг я подумала, что она просто сидя уснула. Но затем она открыла глаза и улыбнулась мне. – Я здесь была не одна. Со мной был Вильгельм. Правда, он не показывает себя. Ему стыдно. За то, что он сделал с Кэтрин. А ты как? – спросила она, нахмурив брови. – У тебя такой печальный вид.

Ее сочувствия было достаточно, чтобы я едва не расплакалась. Я покачала головой:

– Не хочу сейчас говорить на эту тему.

Я не стала просить ее не брать телефонную трубку и не открывать дверь, если Джек даст о себе знать. Хотя бы потому, что была уверена, что он этого не сделает. Я просто встала и подошла к ней.

– Пойдем, я отведу тебя наверх. Тебе лучше прилечь.

Она не стала спорить, когда я помогла ей подняться на ноги.

– Захвати с собой и это, – сказала она, указывая на дневник.

Я колебалась всего пару секунд. Сунув дневник под мышку, я помогла матери подняться по лестнице на второй этаж. Я не ожидала, что она так тяжело навалится на меня, потому что на вид была совершенно невесомой. По мне тотчас пробежала дрожь дурного предчувствия. Казалось, весь дом дышал им, наполняя воздух застарелым запахом страха.

Усадив мать на край кровати, я опустилась на колени, чтобы снять с нее туфли, после чего уложила ее в постель. Я хотела также помочь ей снять перчатки, но она покачала головой.

– Сегодня я разговаривала с Софи, – сказала я, поправляя на ней одеяло. – Она нашла мемориальный камень Мередит, установленный Розой Приоло в тысяча восемьсот девяностом году. Тысяча восемьсот семидесятый год указан на нем как год ее рождения, а тысяча восемьсот восемьдесят шестой как год смерти.

– Значит, ей было всего шестнадцать, когда она умерла.