Он сказал все это шепотом, чтобы бродяжка не слышала, и, открыв ящик, показал мне какие-то ржавые железяки. Прямо на куче сахара лежали две броши, кружка, меч, горшок и тому подобная дрянь. Бродяжка подошла посмотреть на его находки, но он немедленно закрыл ящик, и она вернулась восвояси, бормоча что-то себе под нос.
– Джек, можете сделать мне одно одолжение? – спросила я.
– Хочешь выйти за меня замуж?
Его длинное серое лицо просияло, и я поняла, что передо мной единственное человеческое существо во всей округе.
– Помогите мне, Джек.
– Как насчет того, чтобы согреть поцелуем губы старого холостяка?
Мы зашли в чулан, и я быстро поцеловала его. В этом не было ничего особенного, ему было не то шестьдесят, не то семьдесят, а мне всего-то двадцать один, и я знала его с детства. Он любил и меня, и мою маму, и даже говорил, что пишет для нас стихи. Мы никогда не читали его стихов, но он намекал, что пишет их для нас.
– Я хочу уехать отсюда, а они меня не пускают, – сказала я.
– О, маленькая путешественница, куда влечет тебя жажда странствий? – пропел он и пнул пустую сигаретную пачку носом грязного ботинка. Потом он пошел и налил мне стакан лимонада, не подумав даже о том, что я уже не маленькая и что вкус мой мог измениться. Лимонад был теплый и противный.
– Я люблю одного человека, а они держат меня под замком, не позволяя увидеться с ним, – сказала я с волнением, чтобы растрогать его. Я не боялась говорить ему, что люблю кого-то другого, потому что для него время остановилось пятнадцать лет назад, и многие годы я была просто маленьким ребенком, который ходил в школу мимо его лавки. Иногда я стучала в окно, чтобы сказать ему «здравствуйте», или оставляла букетик колокольчиков на подоконнике.
– Эту полную грустную историю я уже слышал, мало кто в округе не говорит об этом, – ответил он. Затем прочитал несколько строк из «Дочери лорда Уллина», а потом сделал таинственное лицо и сказал: – Даже стены имеют уши.
Он отвел меня в помещение за стойкой и зажег там новую свечу. Ее свет еще сильнее подчеркивал нездоровый цвет его лица. Он оставил дверь приоткрытой и все время следил на всякий случай, чтобы бродяжка чего-нибудь не украла.
– Когда ты хочешь уехать?
– Когда угодно.
Скрипнула дверь и вошел посетитель. Он постучал по стойке монеткой. Джек вернулся, чтобы обслужить его. Я стояла в темноте – свечу он унес с собой – и слышала писк мышей. Электрический свет был проведен в заведении не повсюду. Это было бы слишком дорогим удовольствием.
Джек быстро вернулся и сказал:
– В пятницу. Буду здесь в девять часов, я отправлю тебя на машине в Ненэй.
– А вы одолжите мне денег на поезд?
Мне жутко не хотелось просить, но пришлось. Он обещал, но с условием вернуть.
– И последнее, – добавил он, – ты мне – я тебе. Постарайся повлиять на своего папу и на тетушку Молли, чтобы они вернулись в свой уютный уголок.
«Уютным уголком» была старая сторожка. Джек хотел, чтобы они вернулись туда. Я, конечно, пообещала сделать все, что смогу, хотя и знала – у отца такое желание вряд ли появится.
Джек дал мне маленькую бутылку виски и три сифона с содовой и постелил соломки в мою сумку, чтобы ничего не разбилось.
– Береги сифоны и поцелуй Джека на прощание, – сказал он, и я коснулась его губ, получив в ответ два или три неуклюжих поцелуя.
– Срывай бутончики, пока можешь, – сказал он и, поцеловав свои пальцы, помахал мне вслед.
– Вы просто ангел, – крикнула я, и в тот момент я была в этом просто уверена.
По пути я изобретала разные причины, чтобы уйти из дома вечером в пятницу. Решение мне подсказала портниха. Я наткнулась на нее, когда она выбрасывала мусор с моста прямо в реку. Она специально выбрала позднее время, чтобы ее никто не увидел.
Дома, давая отцу аспирин и чай, я сказала:
– Я еду в кино в Лимерик в пятницу вечером, меня пригласили девочки Бреннон.
Отец сказал, проглотив аспирин:
– Может быть, я пойду с тобой, если только поднимусь.
– Доктор сказал, что тебе нельзя вставать раньше воскресенья.
– Может, твоя тетка захочет пойти? – не сдавался он.
– Если захочет, – сказала я и усмехнулась, потому что пригласила портниху к нам на вечер в пятницу. Тетке придется развлекать ее, и она никуда не пойдет.
Потом я подала отцу бритвенные принадлежности и держала перед ним зеркало, пока он брился.
– А что за фильм будет там? – спросил он, проводя лезвием по лицу и отирая с него пену о край специально принесенного мной блюдца.
Я наугад назвала какой-то фильм, который шел в Дублине.
– А, ну, наверное, хорошая картина, – покачал головой отец.
Три оставшиеся дня тянулись необычайно медленно. Я с ужасом рисовала картину моего неудачного побега и нового водворения домой. Я постаралась быть паинькой. Растирала отцу мазью спину и приносила тетке чай в постель.
– Ты меня испортишь, – улыбалась она.