Но теперь моя ложь касается гораздо более серьезных вещей. Я случайно вступила в ряды Сопротивления. Если меня поймают, все кончится хуже, чем если бы меня застукали за продажей пива с черного рынка. Немцы могут убить меня.
А еще я целовалась с братом моего погибшего возлюбленного.
Я пошла на эту грустную прощальную вечеринку, которую устроили родители. Его мать проплакала почти все время, а отец стоял в углу. Он был такой молчаливый и тихий, что люди натыкались на него и говорили: «Простите, я вас не заметил». Я подарила Басу медальон со своим портретом. Он подарил мне свой локон.
Я целовала его в столовой.
А когда я ушла, он побежал за мной и сказал, что у него есть для меня кое-что еще. Это было письмо. Письмо на тот случай, если он умрет. Я должна вскрыть его, если начальство военно-морского флота свяжется с семьей Баса. Наверное, в письме говорилось, как он всех нас любит и скучает и как счастлив был с нами.
По крайней мере, так я себе представляю подобные письма. Впрочем, не знаю. Я так и не вскрыла письмо Баса. Когда он отдал мне конверт на улице, я сказала, что письмо может накликать беду. И добавила, что собираюсь уничтожить его, как только доберусь до дома.
Я уничтожила это письмо. Порвала в клочки и выбросила вместе с мусором.
Поэтому я никогда не узнаю, какими были последние – самые последние слова Баса. Иногда я думаю, что он написал о том, как любит меня. Иногда мне снится, что я вскрываю письмо, а внутри слова: «Я так и не простил тебе то, что ты заставила меня сделать».
Глава 9
– Приятно видеть, что ты снова ведешь светский образ жизни, Ханнеке, – говорит папа.
Сегодня днем мамы нет дома. Это тот редкий случай, когда она совершает экскурсию во внешний мир. Мама поехала за город навестить сестру. Вероятно, из-за комендантского часа она там заночует. Так что мы с папой одни. Я забежала домой с работы, чтобы приготовить ему ланч. Сейчас он читает в своем кресле. Я сижу с пакетом школьных бумаг Мириам, пока не пришло время еще одной дневной доставки. Затем я отправлюсь в театр, на встречу с Юдит и ее кузиной. Позже у господина Крёка будут похороны. Надеюсь, он не заметит, если я не вернусь за свой письменный стол.
– Светский образ жизни? – рассеянно повторяю я слова папы.
– Общаешься с друзьями. Как, например, вчера вечером. Не помню, когда ты в последний раз куда-то выходила.
Он прав. Кажется, это было сто лет назад. У нас имелась компания. Бас был заводилой, Элсбет – «плохой девчонкой», а я просто принадлежала к кругу избранных. Однако я не была ни такой дерзкой, ни такой блестящей, как они. Я грелась в лучах чужой славы. Остальные друзья двигались, как маленькие луны, вокруг Баса, Элсбет и меня. Эти двое были моими любимыми. А вчера вечером меня обманом завлекли на встречу участников Сопротивления. И они вовсе не кажутся мне компанией друзей.
– На самом деле Олли вовсе не друг, папа. Он просто… – Я с некоторым опозданием понимаю, что это заявление лишь вызовет подозрения. – Нет, пожалуй, он все-таки друг. Приятно, когда есть с кем побеседовать.
– Ты молода. Приятно, когда есть тот, с кем можно не только
Я бросаю следующую подушку.
– Что бы сказала мама, если бы услышала, как ты подначиваешь меня допоздна гулять с мальчиками?
– Она не возражала, когда ты допоздна гуляла с Басом. Правда, мы всегда думали, что вы двое…
Папа вовремя спохватывается и обрывает фразу. Мне нужно что-то сказать, чтобы нарушить тишину. Но я не могу подыскать слова и только молча смотрю на бумаги Мириам у меня на коленях.
– Что читаешь? – осведомляется папа.
– Старые письма и школьные работы, – отвечаю я. И это правда. Я просто не уточняю, что это не
Папа радостно кивает. Я знаю, мое предложение отвлечет его от дальнейших вопросов. Информация, связь с внешним миром – это бесценно. Нацисты уже отключили большинство частных телефонных линий. У нас больше нет нашей линии. А вот у людей в богатых районах, где живут сторонники нацистов, телефонные линии еще работают. Ходят слухи, что немцы потребуют, чтобы мы сдали наши радиоприемники. Мы с папой уже вытащили из шкафа старый сломанный приемник, чтобы сдать его вместо хорошего.