Девушка в поезде

Я уже почти дохожу до дома, как вдруг замираю на месте в шоке. Я размышляла над тем, чего, собственно, хочу от сеансов с Камалем — неужели действительно собираюсь рыться у него в ящиках, когда он выйдет из кабинета? Или надеюсь услышать от него нечто, что его выдаст, завести его на опасную территорию? Судя по всему, он намного умнее меня и будет ждать моего визита. В конце концов, его имя было в газетах, и он наверняка настороже, ожидая, что его будут пытаться разговорить, чтобы вытянуть из него какую-то информацию.

Вот о чем я думаю, опустив голову и глядя себе под ноги, когда прохожу мимо маленького магазинчика справа. Я стараюсь не смотреть, чтобы не вводить себя в искушение, но краем глаза замечаю ее имя. Я останавливаюсь и вижу огромный заголовок на первой странице таблоида: «МЕГАН — УБИЙЦА РЕБЕНКА?»

Анна

Среда, 7 августа 2013 года

Утро

Я сидела со знакомыми мамочками в кофейне, когда это случилось. Мы расположились на своем обычном месте у окна, а дети возились рядом, раскидывая детали «Лего» по всему полу. Бет в который раз пыталась убедить меня вступить в книжный клуб, а затем появилась Диана. На ее лице было выражение собственной значимости, какое бывает только у носителей особо ценных новостей. Она едва сдерживалась и никак не могла протиснуть в дверь широкую коляску с двойней.

— Анна, — произнесла она замогильным голосом, — ты это видела? — И протянула мне газету с огромным заголовком на первой странице «МЕГАН — УБИЙЦА РЕБЕНКА?».

Я лишилась дара речи. Просто смотрела на заголовок и вдруг разрыдалась. Эви испугалась и заревела во весь голос. Это было ужасно.

Я отправилась в туалет привести себя (и Эви) в порядок, а когда вернулась, все, переглядываясь, шептались. Диана подняла глаза и ехидно поинтересовалась:

— С тобой все в порядке, дорогая?

Было видно, какое удовольствие ей все это доставляло.

Мне пришлось уйти, потому что оставаться там я не могла. Они все мне очень сочувствовали, говорили, какой для меня это, наверное, удар, но на их лицах было написано плохо скрываемое осуждение. Как я могла доверить ребенка такому монстру? Какой же надо быть для этого матерью?!

Я пыталась дозвониться Тому, но его телефон сразу же переключался на голосовую почту. Я оставила ему сообщение с просьбой перезвонить мне при первой возможности, стараясь говорить обычным голосом, но ноги меня едва держали.

Я не стала покупать газету, но не смогла удержаться и прочла новость в Интернете. Там все излагалось довольно расплывчато. «Источники, близкие к расследованию дела Хипвелл» утверждают, что Меган «возможно, причастна к убийству собственного ребенка», совершенному десять лет назад. Эти «источники» не исключали, что это могло послужить мотивом для ее собственного убийства. Возглавляющий расследование инспектор Гаскилл, который приезжал к нам после исчезновения Меган, отказался прокомментировать данную информацию.

Том мне перезвонил — у него был перерыв между встречами, так что приехать домой он не мог. Он пытался успокоить меня, говорил, что это вполне может оказаться очередной уткой:

— Ты же не хуже меня знаешь, что половине того, о чем пишут в газетах, верить нельзя.

Я не стала давать волю чувствам, потому что пригласить ее помочь мне с Эви было его идеей. Он и так должен чувствовать себя ужасно.

К тому же он прав. Все это может оказаться уткой. Но кому это могло понадобиться? Зачем придумывать такое? И я не могу отделаться от ощущения, что не удивлена. Мне всегда казалось, что с этой женщиной что-то не так. Сначала я думала, что она просто слегка инфантильна, но дело было в другом — она жила в своем мире. Была погружена в себя. Я не хочу кривить душой. Я рада, что ее больше нет. Скатертью дорога!

Вечер

Я наверху, в спальне. Том с Эви смотрят телевизор. Мы не разговариваем. Это моя вина. Едва он вошел в дом, как я на него набросилась.

Весь день все именно к этому и шло. Я ничего не могла с собой поделать, не могла от этого скрыться, она была повсюду, где бы я ни оказалась. Здесь, в моем доме, она держала мою малышку на руках, кормила ее, переодевала, играла, пока я дремала. Я воспоминала все случаи, когда оставляла Эви на ее попечении, и мне становилось дурно.

А потом настала очередь паранойи — чувства, что за мной постоянно следят. Оно не покидало меня все время, которое мы прожили в этом доме. Сначала мне казалось, что причина в поездах. Все эти безликие люди в окнах вагонов, смотревшие на нас, приводили меня в содрогание. Я не хотела сюда вселяться, в первую очередь именно поэтому, но Том не хотел отсюда уезжать. Он говорил, что при продаже дома мы потеряем много денег.