Девушки без имени

Оскорбление будто ударило меня. Откуда ему знать, к чему я привыкла? Я перестала опираться на его руку, а он подвел меня к гладкой деревянной стойке, за которой на высоких табуретах сидели мужчины и женщины, попивали что-то и курили сигареты. Вдоль стены стояли круглые столики. Над каждым висела лампа, испускавшая тусклый красный свет. В задней комнате играла музыка, легко перекрывавшая голоса и смех.

Вместо еды он заказал выпивку. Я немедленно закашлялась и облила себе пальто.

— Вернем румянец на эти щечки, — засмеялся он, протянул руку и нахально расстегнул пуговицы моего пальто. Я надеялась, что он не заметит молоко, засохшее на платье. Он стащил с меня пальто и перекинул его через руку. Мужчина казался очень утонченным. Я-то думала, что такие господа в подобные места не ходят.

— Не обращай внимания на выпивку. Все дело в музыке. — Он повел меня мимо столов в заднюю комнату, где чернокожий музыкант сидел за пианино. Его пальцы летали над клавишами. Пол дрожал под ногами. Здесь танцевали — танцевали так, как я никогда не видела.

Он приставил ладонь к моему уху и крикнул:

— Скотт Джоплин. Король регтайма. — От его дыхания пахло виски. Это напомнило мне об отце, который тоже иногда мог выпить.

И вдруг он сбросил пальто и шляпу, вытащил стакан у меня из рук, сунул его ближайшему официанту и потащил меня танцевать. Я не знала другой музыки, кроме папиной скрипки и пения Кашоли за обеденным столом, и не умела танцевать. Но он схватил меня за бедра и дергал мелкими ритмичными движениями, которые как-то попадали в такт музыке. Звуки, казалось, поселились у меня в ногах, пол качался, спиртное жгло горло и заставляло думать, что я летаю. Я забыла голод и усталость, а боль между ног почти утихла. Мне даже не было дела до того, что мужские руки шарят там, где не должны. Я вспомнила, как хорошо мне было с Ренцо, и совсем забыла, что хотела броситься в реку. Впервые я не думала о том, что сделала, и о том, что будет дальше.

Через три мелодии мы вернулись за столик, с трудом переводя дыхание. Он махнул официанту и заказал еще два стакана.

На этот раз принесли что-то сладкое, со вкусом мяты и лимона. Я быстро выпила.

— А что это?

— Джин физ. — Он поставил локти на стол. — И как тебя звать, моя дорогая?

Я смотрела, как капля скатывается по внешней стенке стакана, и понимала, о чем он спрашивает, но знала, что он не добьется от меня никакого ответа.

— Что, стесняешься? — Он улыбнулся. — Ну хоть скажи, каким именем называть эту милую мордашку?

Я снова будто увидела газетный заголовок. К завтрашнему дню мое имя будет во всех газетах. Комната, казалось, распухала от музыки.

— Все равно ты скажешь мне свое имя, — проговорил он и снова потащил меня танцевать.

Пианист играл быстро и весело, и я двигалась свободно и расслабленно. Вокруг меня танцоры выбрасывали в стороны руки и ноги, и я невольно подумала об искалеченных конечностях девушек, лежавших на тротуаре.

— Как тебя зовут? — Он положил руку мне на плечо и приблизил губы к уху.

— Мэйбл Уинтер, — ответила я, припомнив имя учительницы воскресной школы при церкви, куда ходила Мария. Мне всегда казалось, что это очень красивое имя.

— Мэйбл Уинтер… — Он присвистнул и медленно отвел меня в сторону от танцующих. Прижал к стене, прямо как делал Ренцо в нашем большом доме.

Голова у меня опять кружилась, в ушах звенели музыка, голоса, стук каблуков и звяканье стаканов. Губы у него оказались солеными, отдающими содержимым бокала. Ничего хорошего в нем не было, и все же я позволила ему прижаться к себе. Мне нравились эта удушающая жара и головокружение. Он то ли не заметил молока, текущего по платью, то ли не обратил на это внимания. Целовал он быстро и жестко, и я надеялась, что он высосет из меня всю жизнь, и тут вдруг напор резко спал. Я открыла глаза и увидела, что его оттащили за рубашку.

— Так, хватит! — Над нами стоял толстый полицейский с детским лицом. В свете ламп блестел его значок.

Музыка прекратилась, повсюду слышались недовольные голоса. Комната гудела, стало очень жарко и тошно. Струи пота стекали по телу. Я подумала, что повитуха уже сходила в полицию, и от страха кинулась прочь. Полицейский схватил меня за руку:

— О нет! Так не пойдет!

«Так не пойдет», — повторяла я про себя, когда он выводил меня на улицу. Там сразу стало холодно и сыро. Я слышала крики и ругань, огни улицы вертелись у меня перед глазами, а потом исчезли, когда меня бросили в полицейский фургон.

Кажется, этот нехороший человек меня спас. Не в этом ли странность жизни? Я ни на мгновение не сомневалась, что, если бы я не столкнулась с ним, бросилась бы в воду или бродила бы по улицам, пока меня не опознали и не осудили как детоубийцу. Вместо этого я оказалась в камере и узнала, что я проститутка.