Девушки из Шанхая

— Да знаю я, — успокаивающе говорит З. Ч. Я же удивляюсь познаниям сестры. Она не из тех, кто много читает. Наверное, она старается произвести впечатление на З. Ч., и это ей удается.

— Я был при том, как он произносил эту речь. Ты бы посмеялась, Мэй. И ты, Перл. У него был календарь с вашими портретами.

— Какой именно? — нарушаю я молчание.

— Его рисовал не я. Там изображены вы, танцующие танго. Мэй прогибалась назад, а ты поддерживала ее. Весьма…

— О, я помню этот календарь! Мама страшно расстроилась, когда его увидела. Помнишь, Перл?

Я прекрасно помню, о чем идет речь. Маме дали этот плакат в магазине на Нанкин-роуд, где она обычно покупает салфетки для ежемесячных визитов красной сестрички. Она плакала, бранила нас и кричала, что мы выглядим и ведем себя как белые русские танцорки и порочим доброе имя семьи Цинь. Мы пытались объяснить ей, что календари с красотками призваны прославлять традиционные ценности и почитание родителей. Во время китайских и западных новогодних праздников такие календари раздают на специальных акциях, чтобы поощрить покупателей, или дарят постоянным клиентам. Из обеспеченных домов они переходят к уличным торговцам, которые за несколько монет продают их беднякам. Мы убеждали маму, что календарь — это важнейшая вещь в жизни каждого китайца, хотя сами в это не верили. И богачи и бедняки живут, сверяясь с положением солнца, луны и звезд, а в Шанхае еще и с приливами и отливами Хуанпу. Они не заключают сделок, не назначают свадебных дат и не сеют, не удостоверившись предварительно в благоприятности фэн-шуй. Все эти сведения можно найти в большинстве таких календарей с красотками, они служат своеобразными альманахами, где собраны сведения обо всем хорошем или дурном, что несет с собой наступающий год. Вместе с тем это недорогой способ украсить даже самый бедный дом.

— Мы приносим красоту в людскую жизнь, — объясняла Мэй маме. — Именно поэтому нас называют красотками.

Но мама отступилась только после того, как Мэй обратила ее внимание на то, что мы рекламировали рыбий жир.

— Благодаря нам дети не будут болеть! Ты должна нами гордиться.

В конце концов мама повесила календарь рядом с кухонным телефоном, чтобы записывать на наших обнаженных руках и ногах важные номера — например, разносчика соевого молока, электрика, мадам Гарне — и даты рождения слуг. Однако после этого случая мы следим за плакатами, которые приносим домой, и беспокоимся о том, какие плакаты ей могут подарить в близлежащих магазинах.

— Лу Синь утверждал, что плакаты порочны и омерзительны, — замечает Мэй, стараясь почти не шевелить губами и не переставать улыбаться. — Он сказал, что женщины, позирующие для таких плакатов, больны и источник их болезни не общество…

— …А сами художники, — заканчивает за нее З. Ч. — Он считает, что мы погрязли в декадентстве и что так революции не поможешь. Но как ты думаешь, малышка Мэй, может ли революция произойти без нашего участия? Не отвечай, сиди тихо, иначе нам придется провести здесь всю ночь.

Я рада, что наступила тишина. До Республики меня бы однажды усадили в красный лаковый паланкин и отослали к мужу, которого я в глаза не видела. Сейчас у меня уже родилось бы несколько детей — и счастье, если это были бы сыновья. Но я родилась в 1916 году, а это был уже четвертый год Республики. Женщинам запретили бинтовать ступни, их жизнь сильно изменилась. Свадьбы по сговору считаются устарелой традицией. Все хотят вступать в брак по любви. Между тем мы верим в свободу любви. Не то чтобы я свободно дарила любовь: я ее еще никому не дарила, но не отказала бы, если бы З. Ч. попросил меня об этом.

З. Ч. усадил меня так, чтобы я, склоняясь к Мэй, смотрела на него. Я сижу неподвижно и мечтаю о нашем совместном будущем. Свобода свободой, но я хотела бы, чтобы мы поженились. Каждый вечер во время позирования я вспоминаю все пышные торжества, на которых мне когда-либо случалось побывать, и воображаю свадьбу, которую отец устроит для нас с З. Ч.

Ближе к десяти часам мы слышим разносчика супа вонтон: «Горячий суп поможет вам пропотеть и остудить кожу!»

З. Ч. замирает с кистью в руках, притворяясь, что продумывает следующий мазок, и поглядывает на нас, ожидая, что мы первые не выдержим и нарушим позы.

Когда разносчик супа подходит к нашему окну, Мэй вскакивает и кричит:

— Не могу больше!

Она подбегает к окну, делает наш обычный заказ и на веревке, сплетенной из нескольких пар наших шелковых чулок, опускает разносчику миску. Он тем же способом отправляет нам суп, который мы с наслаждением поедаем. Затем мы снова занимаем свои места и возвращаемся к работе.

Вскоре после полуночи З. Ч. кладет кисть:

— На сегодня довольно. До нашей следующей встречи я поработаю над фоном. А теперь пойдем!

Пока он надевает костюм в тонкую полоску, галстук и фетровую шляпу, мы потягиваемся, чтобы разогнать кровь, поправляем макияж и прически. И вот мы снова со смехом шагаем по улице, держась за руки. Продавцы еды наперебой предлагают свой товар:

— Чищеные орехи гинкго! Пышут жаром! Крупнее не сыскать!