Дядя Бернак

— А теперь, господин Лаваль, — крикнул он вдруг, грубо кладя руку на мое плечо, — позвольте предложить вам тост, который вы, вероятно, не откажетесь разделить. Итак, за Нельсона, пожелаем ему на голову разбить французов!

Фарлей стоял передо мною с бокалом, нахально усмехаясь: он ожидал, что я откажусь от подобного тоста.

— Хорошо, — сказал я, — я согласен выпить ваш тост, но с условием, что вы выпьете со мной тот тост, который я предложу вам после. — Прекрасно, — сказал он, протягивая руку с бокалом. Мы чокнулись и выпили.

— А теперь я в свою очередь осмелюсь предложить вам тост. Я пью за Францию и желаю ей победы над Нельсоном!

Стакан вина, брошенный мне в лицо, был ответом на эти слова, и через час мы уже дрались на дуэли. Я прострелил навылет его плечо, и в эту ночь, когда я пришел к окошечку заброшенного дома, — месту наших встреч с Евгенией, — она держала несколько лавровых веток, в изобилии росших под окном, и вплела их в мои волосы.

Местная администрация не нашла нужным вмешиваться в происшедшую между нами дуэль, но мое положение в городе становилось тяжелым: дальнейшее пребывание в нем было невозможно. Вот это-то и было последним толчком, побудившим меня без малейшего колебания принять предложение дяди, наперекор странному предостережению, которое я нашел на конверте. Если влияние дяди на императора действительно было настолько велико, что он мог дать мне возможность вернуться на родину, заставив его забыть о причинах моего изгнания, — тогда падала единственная преграда, отделявшая меня от родной страны.

Все время, пока эти соображения занимали мой ум, пока я со всех сторон рассматривал свое положение, свои виды и планы на будущее, я находился на палубе небольшого парусного судна, которое несло меня туда, где некогда я был счастлив в кругу семьи, и где впоследствии я пережил немало тяжелых минут. Эти размышления были неожиданно прерваны: передо мной стоял шкипер и грубо тянул меня за рукав.

— Вам пора сходить, мистер, — сказал он мне.

В Англии меня приучили к оскорблениям, но я никогда не терял чувства собственного достоинства. Я осторожно оттолкнул его руку и сказал, что мы еще очень далеко от берега.

— Вы, конечно, можете поступать, как вам заблагорассудится, — грубо ответил он, — но я дальше не пойду. Потрудитесь сойти в лодку. Я совершенно напрасно приводил ему разные доводы, говорил, что мною уплачено на проезд до берегов Франции. Я, конечно, не добавил, что деньги, вырученные ему за проезд были выданы мне за часы, принадлежавшие трем поколениям Лавалей, и, что эти часы покоятся в настоящее время у одного из ростовщиков Дувра.

— Однако, довольно, — вдруг вскрикнул он. — Спустить парус! А вы, мистер, можете или покинуть судно, или вернуться со мной в Дувр; я не могу приблизиться к рифам, не подвергая опасности «Лисицу», особенно при таком ветре.

— В таком случае я предпочитаю сойти, — сказал я.

— Вы можете поплатиться за это жизнью, — возразил он и засмеялся так вызывающе, что я кинулся к нему с целью проучить нахала. Но я был совершенно беспомощен среди матросов, которые, я знал по опыту, быстро переходят к кулачной расправе, если им что-либо не по вкусу. Маркиз Шамфор рассказывал мне, что когда он впервые поселился в Суттоне, то ему выбили зубы за одну лишь попытку высказать свое отрицательное отношение к таким господам. Волею-неволей я примирился с печальной необходимостью и, пожав плечами, сошел в приготовленную для меня лодку. Мои пожитки были сброшены туда-же вслед за мной. Представьте себе: наследник именитого рода де Лавалей, путешествующий с багажом в виде маленького свертка. Два матроса оттолкнули лодку и ровными, медленными ударами весел направили ее к низкому берегу.

Ночь предстояла по-видимому бурная. Черные тучи, застилавшие от нас последние лучи заходящего солнца, внезапно разорвались, и их клочья с оборванными краями быстро мчались по небу, распространяясь по всем направлениям и заволакивая все густой мглой, которую на западе прорезал огненно-красный блеск зари, казавшийся гигантским пламенем, окруженным черными клубами дыма. Матросы время от времени поглядывали на небо, а затем на берег. В эти минуты я боялся, что испугавшись бури, они повернут назад. Чтобы отвлечь их внимание от наблюдений за штормом, разыгравшимся на море, я начал рассправшивать их об огнях, все чаще и чаще прорезавших тьму, окружавшую нас.

— К северу отсюда лежит Булонь, а к югу Этепль, — вежливо ответил один из гребцов.

Булонь! Этепль! В избытке радости я в первый момент даже утратил способность говорить. Сколько светлых радостных картин пронеслось в моем мозгу!