Дядя Бернак

— Ваше молчание — вполне определенный ответ,— сказала она, когда я колебался, не зная, что сказать. — Я не знаю, при каких условиях вы встретились с ним в прошлую ночь и что произошло между вами, потому что у нас не принято делиться своими тайнами. Я думаю, чты вы вполне раскусили его! А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Получили вы письмо, приглашавшее вас покинуть Англию и приехать сюда?

— Да, я письмо получил!

— Обратили ли вы внимание на обратную сторону его?

Я вспомнил зловещие слова на печати, которые так взволновали меня. 

— Так это вы предостерегали меня?

— Да! Я не могла иначе сделать этого.

— Но почему вы хотели воспрепятствовать моему приезду? 

— Я не хотела, чтобы вы ехали сюда.

— Разве я мог повредить вам чем-либо?

Она молчала в течение нескольких минут, как человек, боящийся, что он сказал слишком много.

— Я боялась за вас!

— Вы полагаете, что здесь мне грозит опасность?

— Я в этом уверена.

— Но кто может угрожать мне здесь?

Она долго колебалась и потом с отчаянным жестом, как будто забывая всякую осторожность, снова обратилась ко мне:

— Бойтесь, бойтесь моего отца!

— Но какая цель ему вредить мне?

— Предоставляю угадывать это вашей проницательности.

— Но я уверяю вас, мадемуазель, что вы ошибаетесь,— сказал я. — Этой ночью он спас мне жизнь.

— Спас вашу жизнь?! От кого?

— От двух заговорщиков, планы которых я попытался раскрыть. 

— Заговорщики?!

Она удивленно взглянула на меня.

— Они убили бы меня, если бы он не вмешался!

— Не в его интересах нанести вред вам теперь. Он имеет свои основания желать вашего прихода в замок Гросбуа. Но откровенность за откровенность. Случалось ли вам во время вашей юности иметь сердечные связи в Англии?

Всё, что говорила эта кузина, было в высшей степени странно, но такое заключение серьезного разговора превосходило все мои ожидания. Тем не менее я не колебался откровенностью заплатить за ее откровенность. 

— Я покинул в Англии самое дорогое для меня существо! Ее имя — Евгения де Шуазель, она дочь старого герцога.

Мой ответ, казалось, доставил ей полное удовлетворение, в ее черных глазах отразилось удовольствие.

— Вы очень привязаны к ней? — спросила она.

— Я живу только ею и для нее!

— И вы ни на кого и ни на что не променяете ее?

— Господи! Да могу ли я даже подумать об этом?!

— Даже на замок Гросбуа?

— Даже на это!

Кузина протянула мне руку с каким-то искренним порывом. 

— Забудьте мою холодность,— сказала она,— я вижу, мы будем союзниками, а не врагами.

И мы крепко пожали друг другу руки, как бы заключив союз, когда дядя снова вошел в комнату.

8. КУЗИНА СИБИЛЛА

На резком лице старика отразилось полное удовлетворение и отчасти удивление при виде этого знака нашего внезапного примирения. Его прежний гнев улегся, но несмотря на ласковый тон его голоса, я видел, что кузина смотрела на него с недоверием.

— Мне необходимо заняться рассмотрением важных бумаг,— сказал он,— я буду занят часа на полтора. Вполне понятно, что Луи захочет осмотреть места, с которыми в его памяти связано так много воспоминаний, и я уверен, Сибилла, что ты будешь лучшим проводником для него, если, конечно, тебя не затруднит это!

Она ничего не возразила на это, я же в свою очередь был очень рад предложению дяди, тем более что оно давало мне возможность поближе познакомиться с моей оригинальной кузиной которая так много сказала мне и, казалось, знала еще больше. Но что могло значить это предостережение против ее же отца, и почему она так стремилась узнать о моих сердечных делах? Эти вопросы особенно занимали меня.

Мы пошли по тисовой аллее, обошли весь парк и затем кругом всего замка, осматривая серые башенки и старинные с дубовыми рамами окна, старый выступ зубчатой стены с ее бойницами и новые пристройки с прелестной верандой, над которой группы цветущей жимолости образовали купол. И когда Сибилла показывала мне свои владения, я понял, как дороги эти места были для нее. Кузина шла с виноватым видом, словно оправдывалась, что хозяйкой здесь оказывается она, а не я.

— Как хорошо здесь, и как в то же время тяжело мне! Мы подобны кукушке, которая устраивает свое гнездо в чужом, выгоняя оттуда их обитателей. Одна мысль, что отец пригласил вас в ваш собственный дом, приводила меня в очаяние.

— Да, мы долго жили здесь,— задумчиво ответил я. — Кто знает?! Может быть, и это всё к лучшему: отныне мы должны сами себе пробивать дорогу!

— Вы говорили, что идете на службу к Императору?

— Да!

— Вы знаете, что его лагерь находится неподалеку отсюда. 

— Да, я слышал об этом.

— Но ваша фамилия значится в списках изгнанников из Франции! 

— Я никогда не пытался вредить Императору, а теперь я хочу идти просить его принять меня на службу.

— Многие зовут его узурпатором и желают ему всякого зла; но я уверяю вас, что всё, сказанное или сделанное им, полно величия и благородства! Но я думаю, что вы уже сделались вполне англичанином в душе, Луи! Сюда вы явились с карманами, полными английских денег, и с сердцем, склонным к отмщению и к измене! Не так ли, Луи?

— В Англии я нашел самое теплое гостеприимство, но в душе я всегда был французом.