Вагнер Николай Петрович

Дядя Бодряй

Н. П. Вагнер

Дядя Бодряй

I

Родились они, оба брата, и жили в одном из медвежьих углов - в глухой деревушке Пустышке. Старшего звали Зеноном, младшего - Паисием; только никто его так не звал, а звали просто дядя Бодряй.

Дядя Бодряй любил брата своего Зенона и всех людей, весь Божий мир; а Зенон никого не любил, - разумеется, кроме себя.

Когда умирал их отец, Степан, то он долго думал: кому оставить наследство? Сын Паисий сильно смущал его. "Вертопрашный мот! - думал он. - Ничего он не сбережет, не приумножит, а все по ветру стравит - ни себе, ни людям".

Думал, думал отец Степан и, наконец, решил: "Оставлю я сыну Зенону всю землю, и лошадушек моих (а их был целый косяк), и коровушек, и овечек, и всякий скот, и всю худобу мою; а непутящему Паисию оставлю я сто рублев - и того ему много".

Как решил, так и сделал. Оставил в завещании Зенону все имение свое, а дяде Бодряю только сто рублей, - новеньких, все рублевиками серебряными.

И когда получил это наследство дядя Бодряй, то сел на лавку и задумался: "Что я с ними сделаю, с этим наследством? Раздам я его беднякам, как я, многогрешным. Хорошо!.. Да ведь не хватит на всех. Вот тут, возле нас, в Пустобрюхове, да в Голодаеве, да в Плохосытове, больше ста побирух... мужиков и старух... Раздай сто рублев. Меньше рубля на рыло придется... Да какая же тягота!.. Тут, чай, фунтов 20 али боле будет... И куда я с ними поеду?!. Без них, без этих рублев, я - вольный казак и весь Божий мир мне путь и дорога... А с ними?!." Но тут в его раздумье вмешалась Аленка - жена брата Зенона.

- А ты отдай мне, братец, - заговорила она. - На что тебе? А мне они пригодятся... Вот к зиме шубейку Мишутке справлю, да Варюшке одеяльце сооружу...

И протянул дядя Бодряй кожаный мешочек со ста рублями невестке своей Аленке.

- На!.. - сказал он. - Господь нас так учил: просящему дай и от занимающего не убегай!

- Ну, вот и отлично! Дай тебе Господи доброго здоровья! Спаси Господи твою душеньку!

И она, вся радостная, отправилась к себе и положила в свой большой сундучище мешочек со ста рублями, а дядя Бодряй вздохнул глубоко, встал с лавки, потянулся и сказал в веселии сердца:

- Слава Тебе, Господи! избавил от тяготы жизненной.

И вышел из избы, а сам думает: "А если б все, что оставил отец брату Зенону, да разменять на рублевики, - у-у-у! какая бы тягота была... не вздымешь и не уволочешь!!.

II

Дядя Бодряй был бездомник, вдовец. Он каждый день и всю жизнь шлялся по чужим избам, и везде были ему рады.

- А?! - говорят. - Дядя Бодряй пожаловал. Милости просим, милости просим!

И дядя Бодряй, помолившись перед образом, с веселым радостным лицом, здоровый и румяный, всех ласково привечал, со всеми целовался, здоровался. Малых детей обдарить - кому грошовый пряник, кому деревянного коня.

И все ему рады, в особенности детвора. Дядя Бодряй ей слаще меду кажется. Как только он придет, так сейчас же все облепят его и начнут просить, канючить:

- Дядюшка Бодряй, расскажи сказочку!..

- Дядюшка Бодряй, расскажи побасеночку!

- Дядюшка Бодряй, расскажи что-нибудь божественно.

И в особенности им нравится это - божественно... Только дядя Бодряй не всегда расскажет. Иной раз придет из дальней деревни, Глушанки; верст двадцать отмашет и притомится, еле отдышится.

- Не почтовый я конь, - говорит, - и одна пара у меня ходилок-то. Двадцать верст отмахают - и приустанут, притомятся.

А в другой раз придет бодрый, да свежий и начнет сказы рассказывать. Вокруг него прицепятся, присядут ребятишки со всей деревни: одни влезут на колени, другие обнимут его за шею. И начнет дядя Бодряй рассказывать.

А за маленькими малышами, глядишь, бегут слушать дядю Бодряя и уже взрослые ребята; а за ними, гляди, плетутся, пробираются уже совсем взрослые мужички. Ведь всем занятно послушать краснобая - дядю Бодряя.

- Вот, - говорит, - не в котором царстве, не в котором государстве, жил-был один старче. И задумал старче спасаться... И просит, и молит он своего ангела-хранителя. Ангел, мол, хранитель мой! Скажи и укажи, что мне сделать, чтобы спасти душеньку и в царство небесное ее водворить?

- А рубашка у тебя есть? - спрашивает его ангел.

- Есть, - говорит старче.

- Своя? - спрашивает ангел.

- Своя, своя, - говорит старче.

- Ну, сними ее и отдай тому, у кого нет ее...

"Как же я отдам, - думает старче, - ведь голому-то, чай, зазорно ходить?"

Сам это думает, а рубашку все-таки снимает. Только, глядь-поглядь, не может он снять рубашки, к телу приросла... Уж он ее так и этак... Всю спину в кровь изодрал, а рубашки не может отодрать... приросла! - у каждого человека всегда так: своя рубашка к телу приросла. И если ее не отдерешь, то и не спасешься... Что ни делай - никак не спасешься. Хоть сто поклонов каждый день клади, хоть к соловецким угодникам ходи или в скиты печерские. Ничего не поделаешь... Таков уж предел положен.

- Чудно дело! - говорит один из слушавших его мужичков. - Как же это так? Как же это угодники-то Божьи спасались?..