Дядя Джимми, индейцы и я

Я быстро принял душ, побрился и влез в лучшие шмотки, какие смог найти: в красную рубашку, чёрные кожаные джинсы и такую же куртку. У меня не было ничего особенного для важных случаев, ничего праздничного, но в этом кожаном прикиде я выглядел неплохо. Потом я водрузил на нос тёмные очки, как Клинт Иствуд в «Розовом кадиллаке». Моё лицо в зеркале сразу же стало худощавым и серьёзным. Мне оставалось только слегка уменьшить степень своего волнения. Поэтому я выпил глоток виски из стакана для чистки зубов. Дядя держал в ванной комнате бутылку виски — на всякий случай.

А потом я набил рот тремя подушечками жевательной резинки, затем прополоскал зубным эликсиром и ещё раз почистил зубы. Потом спрыснул шею спреем после бритья и спел при этом строчку из любовной песни Заппы: «Well, yeah! She was a fine girl!»

Прихорошившись, я был готов ехать в аэропорт.

Чак, кореянка, Бэбифейс и казах сидели с Джимми на нашей кухне и разговаривали, стараясь перекричать друг друга. И тут среди них появляюсь я — сияя улыбкой счастливчика.

Они даже не заметили моего прикида, что я расценил как поражение.

— Джиммочка! Никто не собирается писать тебе на ногу! — говорил в это время Чак. — Вот увидишь: под одной крышей с Тео и Джанис тебе будет хотя бы не так скучно!

— Конечно! — поддержал его Бэбифейс.

— Под старость лет мне такое… — пробормотал Джимми себе под нос, но тут увидел меня и сразу же прикусил язык.

— Ну что? Разве я не крутой парень? — сказал я. — Настоящий покоритель сердец.

Ча-Ча раздавил свою сигарету в пепельнице. И продолжал расплющивать её указательным пальцем, хотя она давно погасла.

— С ума сойти! — сказал Ча-Ча.

Теперь и Чак, и кореянка посмотрели на меня внимательнее.

— Йесса! — сказал мой друг и потёр себе нос. — Вот противоза польский! Ты что, ограбил галантерейный магазин?

— Не-е! — сказал Джимми. — Этот жалкий подкаблучник надушился моим виски из Кентукки!

— А я ничего такого не унюхиваю! — возразил Бэбифейс.

Я сказал:

— Кто поедет со мной в аэропорт?

— А розы? — спросил Ча-Ча. — Надо купить розы! Полный багажник роз!

— Боже, об этом я и не подумал!

— Сейчас всё устроим! — сказал мой друг. — Без паники, Тео! Большой Чак решит любую проблему!

— Ну, тогда пиши пропало! — сказал мой дядя. — Он купит в супермаркете эти японские резиновые деревца прямо из морозильной камеры. Такие уродцы называются бонсай. Я пошёл спать!

— Я тоже, — сказал Бэбифейс. — Спокойной ночи!

Мы уселись в «форд» Чака, а Ча-Ча сослали на грузовую платформу прицепа.

— Бедный парень! — беспокоилась кореянка. — Он ещё получит там простел!

— Да ну! — отмахнулся Чак. — Он и не к такому привык! Не веришь — спроси у Тео!

Мы сперва отвезли Ча-Ча домой. На прощание он ещё раз настойчиво напомнил мне:

— Розы, подари Джанис красные розы!

После этого мы отцепили дурацкий прицеп,

оставили его на автостоянке возле дома, где жил

Ча-Ча, и действительно поехали в супермаркет, как и предвидел Джимми, но там не оказалось ни одного букета роз, не нашлось даже тюльпанов, были только какие-то кладбищенские растения, а ведь в нашем случае речь шла о любви.

— Как же быть? — спросил я. — Через час она приземлится!

Кореянка, Арихуа Хочидацу, схватила меня за руку и подвела к стенду с украшениями и одеждой из Индии. Она сказала:

— Посмотри-ка! Платки!

Я положился на её выбор и купил фиолетовый платок из шёлка, на котором помещался весь космос: теснились звёзды, святые и боги — полумужчины, полуженщины, сидящие в позе портного на летающих блюдцах, — и всё это за каких - то десять долларов.

— Bay! — сказал я. — Это как будто специально для Джанис! Спасибо тебе, Арихуа!

По дороге в аэропорт я поставил мою любимую кассету — «Joe's Garage» — и принялся выкуривать пачку «Пэлл-Мэлл» — от начала до конца. Но это была не самая удачная идея, я становился ещё нервознее, а после пятой сигареты закашлялся.

В многоярусной парковке у аэропорта я объявил:

— Всё, бросаю курить, хватит с меня! Пора кончать!

— Слушай! Если ты бросишь курить, у меня кактус на ладошке вырастет! — сказал Чак. — Клянусь!

Рейс из Калгари опаздывал на двадцать минут. Мы с кореянкой ходили по залу прибытия взад - вперёд, как беспокойные муравьи, а Чак наскоро нацарапал на картонке плакатик «Джанис Руссель» и встал с ним у каната ограждения, примкнув к другим идиотам и состроив такую мину, будто он встречает президента канадской хоккейной лиги.

И вот она наконец, моя Джанис! Моя медсестра и массажистка! Она подкатила на тележке свой алюминиевый чемодан к автоматической стеклянной двери. Под длинным зимним пальто она была одета по-летнему — в джинсах и майке-и улыбалась ещё издали, а я спросил себя, понимает ли она, что я её обожаю.

Я бросился к ней с первым поцелуем на губах, но не помню, где были при этом мои руки. Я не мог поверить, что это действительно она, Джанис, здесь, в Виннипеге. Я прижался лбом к её лбу так, что наши носы соприкоснулись, и повторял её имя много раз как во сне.

— Тео, Тео, Тео… — вторила она мне.