Дядя Фёдор, пёс и кот. Полное собрание

— А вот и дама пик выпала. Плохо дело.

— Что это значит? — спросила Пелагея.

— Разлучница.

И точно. Как в воду глядела.

Однажды вечером честный Печкин пришёл к Пелагее и заявил:

— Ты знаешь, Пелагеюшка, я всегда к тебе присматривался. Я тебя практически полюбил.

У Пелагеи сердце замерло.

— А недавно я вот такое письмо получил и вот такую фотографию.

И фотографию Виолетты выкладывает.

— Если такая гражданка меня любит, значит, я ещё ой какой сокол! Может, я после такого письма ещё десять лет жениться не стану. Может, мне ещё надо на свободе полетать.

— Ну, и что вы будете делать? — спросил профессор Сёмин.

— А что я буду делать, — ответила Пелагея. — Буду ждать ещё десять лет. Пусть полетает.

История шестая

Тяжёлый случай с дядей Фёдором. Про любовь

Когда почтальон Печкин, дядя Фёдор, профессор Сёмин и Шарик с Матроскиным собрались в следующий раз, профессор Сёмин спросил:

— А чего это ты, дядя Фёдор, про себя ничего не рассказываешь? Разве у тебя не было тяжёлого случая в жизни?

— Не было, — говорит дядя Фёдор.

— Было, было! — закричали Матроскин и Шарик.

— Это когда? — спросил дядя Фёдор.

— А тогда, когда мы тебя чуть памяти не лишили.

— Какой памяти? — удивился дядя Фёдор.

— Когда ты влюбился.

— Когда я влюбился? В кого я влюбился? — спрашивает дядя Фёдор.

— Ой, — говорит Печкин, — да он ничего не помнит! Это тогда было, когда мы тебе отворотный гриб давали, африканец. Такой чёрный, вонючий.

— Расскажите, — попросил дядя Фёдор.

— Расскажите, — попросил профессор Сёмин.

Шарику и Матроскину очень не хотелось рассказывать, но пришлось.

— Это тогда было, когда к нам новая девочка приехала — Катя.

— Так это моя племянница, — сказал профессор Сёмин.

— Ну, да, — подтвердил Шарик. — И она дяде Фёдору очень понравилась. А этот чересчур хозяйственный тип… — тут Шарик показал на Матроскина, — …говорит: «Наш дядя Фёдор влюбился. Мы его можем потерять».

Профессор Сёмин спрашивает дядю Фёдора:

— Вы помните эту историю?

— Что-то начинаю вспоминать, — ответил мальчик. — И что дальше было?

— А было вот что! — продолжил Шарик. — Было, что мы чуть не подрались. Я ему говорю: «Подумаешь, влюбился! Если бы он заболел, мы бы могли его в больнице потерять. А так ничего с ним не случится». Ведь ничего не случилось?

— Это сейчас легко говорить «не случилось», — вскипятился Матроскин. — А тогда трудно было что-либо предсказать. Как бы начал он с этой девочкой гулять, цветочки собирать. Мог бы и про нас забыть.

— Ну и пусть бы они дружили, — сказал профессор Сёмин. — Настоящая дружба ещё никому не мешала.

— Правильно, — вмешался почтальон Печкин. — Я, например, с Пелагеей Капустиной двадцать лет дружил, пока она на пенсию не пошла. Да и сейчас с ней можно было бы дружить, только наша дружба что-то погасла.

— А отчего так? — спросил профессор.

— Конкурентки отвлекли, — как-то туманно ответил почтальон. — Вот она придёт, и пусть сама расскажет.

— Может быть, кому-нибудь дружба с этой девочкой не помешала бы, — вскричал Матроскин, — но нам очень могла помешать! А как бы эта дружба в любовь перешла? А как бы они поженились лет через десять? А как бы у них дети пошли? У вас с Пелагеей были дети? — грозным голосом спросил он Печкина.

Печкин даже вздрогнул и по сторонам посмотрел:

— Нет.

— А если бы были, много у вас времени на нас осталось?

— Мало, — сказал Печкин.

— Вот видите, — торжественно заявил Матроскин.

— При чём тут дети? — спросил дядя Фёдор. — Вы дальше рассказывайте.

— А ты, дядя Фёдор, ничего не помнишь? — спросил Сёмин.

— Нет, — ответил дядя Фёдор. — Говорите дальше.

— Дальше я расскажу, — попросил Печкин. — Пришли они ко мне и говорят: «Спасайте нас, Игорь Иванович. Надо дядю Фёдора законсервировать. Чтобы он ничего не соображал».

— Не было такого! — закричал Матроскин.

— Было, — потупив глаза, возразил Шарик.

— Было, было, — сказал Печкин. — Мы взяли книгу моей бабушки и стали её смотреть.

— А что это за бабушка такая у вас, что она книги пишет? — спросил профессор Сёмин.

— Не пишет она, — объяснил Печкин, — а собирает. Она собирала колдовские книги.

— А что это за книга такая была у вашей бабушки? — снова спросил профессор Сёмин. — И как она называлась?

— «Тысяча способов извести, навести и направить порчу», — ответил Печкин.

Профессор Сёмин задумался, и все задумались. Потом профессор очнулся:

— А не было там второго тома, — спросил профессор, — «Тысяча способов отвести, полечить и снять порчу»?

— Кажется, был, — ответил Печкин. — Только второй том что-то не больно требовался. Лежал в шкафу, пылился.

— Типичная картина для сельской интеллигенции, — грустно констатировал Сёмин. — Лишь бы навести, разлучить, наказать, показать, наслать. Только бы как другому хуже сделать.

— А мы не хотели хуже сделать, — сказал Матроскин. — Мы хотели как лучше. Мы хотели дядю Фёдора спасти.

— Мы нашли там отворотное зелье, — продолжил Печкин.

— Какое? — спросил Сёмин. — Из чего?

— Из гриба африканца.

— Знаю, — сказал профессор, — дурманящий гриб средней полосы. В дубовых лесах растёт. Пять грибов убивают лошадь.