Дядя Фёдор, пёс и кот. Полное собрание

— Как по всей стране, не знаю. Только у нас в Простоквашино забор — это средство массовой информации. Это как журнал «Огонек» или «Новая газета». Наш забор все люди читают.

— А может, нам опровержение написать, и все? — предлагает судья.

— А как это?

— А так. Сверху написать: «Почтальон Печкин не большой ду…» Печкин подумал и говорит:

— Нет. Так еще хуже получается. Это уже двойное оскорбление. Нет уж, назначайте слушание. Или пусть они деньги платят, или будем их забор сносить.

Судья говорит:

— Да откуда у них деньги?

— А ничего. Пусть корову продают.

Судья назначил слушание. Вызвали Шарика и кота Матроскина. Все как положено:

— Встать, суд идет. Слушается дело о защите чести и достоинства почтальона Печкина. Вы согласны с предъявленным обвинением?

Матроскин не согласен:

— Мало ли что на нашем заборе написано. Важно, кто писал. Пусть он и отвечает.

— А кто писал? — спрашивает судья. — Это же ваш автор.

— Давайте вместе искать, — предлагает Матроскин.

— А я его знаю, — говорит Шарик. — Это пенсионер один написал. Он на Печкина обиделся за то, что Печкин почту приватизировал и цены за доставку в пять раз повысил.

— Видите, — указывает Печкин. — Их тут целая шайка.

Судья говорит:

— Объявляется перерыв на два часа для отыскания соответчика.

Когда Шарик и Матроскин вышли на улицу, Матроскин спросил:

— Откуда ты, Шарик, этого пенсионера взял? И чего это он на нашем заборе пишет? Писал бы на своем. Кто это такой?

— Да никто, — ответил Шарик. — Я просто время выигрывал. На заборе про Печкина это я написал. Потому что я из-за него журнал про охоту получать не могу, так здорово он цены поднял.

— Вот это писатель! Вот это журналист — золотое перо! — ехидно восхищается кот. — А почему не полным текстом писал? Что это за скромность такая, что это за застенчивость повышенная?

— У меня на полный текст забора не хватило. Я до самого угла дошел.

Тут Матроскин как себя по лбу хлопнет:

— Слушай, а краска у тебя осталась?

— Есть немного.

Матроскин прямо с места домой побежал. Прибежал к забору, оторвал несколько досок и что-то на них написал. И снова в суд прибежал, к старорежимному судье Молоковозову.

И вот процесс снова начался. Все как положено:

— Встать, суд идет. Слушается дело о защите чести и достоинства почтальона Печкина.

Судья спрашивает:

— Ну что, нашли вы соответчика?

— А зачем? — отвечает Матроскин. — Дела то никакого нет.

— Как нет? — кричит Печкин. Человека оскорбили. Можно сказать, вывели на чистую воду, а теперь говорят «нет».

Судья Молоковозов тоже удивился:

— Почему никакого дела нет?

— А вы вторую полосу нашего забора читали?

— Нет.

— Вы тогда прочтите, что там дальше написано. Я даже эту надпись с собой принес.

И выложил Матроскин несколько досок от забора.

А там было написано: «…ШИ ЧЕЛОВЕК». И все поняли, что эта надпись не оскорбляет Печкина, а поднимает ввысь, как почтальона и человека.

Так что дело было закрыто. И все довольные (кроме кота Матроскина) разошлись по домам.

А кот Матроскин ворчал:

— Эх я, растяпа. Надо было мне с этого «БОЛЬШОЙ ДУШИ ЧЕЛОВЕКА» еще деньги на судебные издержки потребовать и на ремонт забора. Учить надо их, этих монополистов!

Как в Простоквашино Формировался казачий полк

(Глава девятая. Ложно-патриотическая)

Однажды пёс Шарик пришел к Матроскину и к дяде Фёдору на кухню в большом возбуждении:

— Вы знаете, кого сейчас больше всех у нас в стране уважают? Я в газете прочитал «Московский балаболец».

— Кого?

— Казаков, вот кого!

— Каких казаков? — спрашивает Матроскин.

— Таких казаков! Казачьих казаков! Которые с лампасами, — говорит Шарик.

— Почему ты так решил?

— Да потому, что в Москве скоро будет памятник поставлен казакам-освободителям. Тем, которые революционных рабочих разгоняли.

— Им будет памятник поставлен за то, что они рабочих разгоняли? — поразился Печкин.

Он тоже на кухне с Матроскиным чай пил.

— Ну да. Они же против царя бунтовали. Вот казаки и гоняли их с утра до вечера.

— Плохо они их гоняли, — ворчит Матроскин. — Гоняли бы они их хорошо, никакой бы революции не было. И советской власти тоже.

Тут Печкин взвился:

— А чем тебе советская власть помешала? Она же тебе дураку все дала. Если бы не советская власть, мы бы с тобой, Матроскин, как личности одной формации, полы бы мыли или рвы копали. Или бы свиней пасли.

— С чего это ты взял, что мы бы с тобой полы мыли, — обиделся Матроскин. — Ты бы, Печкин, может быть, и мыл полы. Только ты бы мои полы мыл. И свиней бы ты моих пас.

— Ладно, ладно, — успокоил их Шарик. — Только казаки сейчас в полном порядке, а мы время теряем.

— Что же ты предлагаешь? — спрашивает кот.

— Предлагаю полк казачий сформировать в нашей станице Простоквашинской.

— Да зачем? — спрашивает Печкин.

— Да затем, — кричит Шарик, — что можно вооружиться и с мафией бороться! Можно начальство учить уму-разуму! Можно милиционера Люськина с позором из деревни выгнать! Можно налогового инспектора Кукушкина на площади выпороть!

— Хорошие мысли, — говорит Печкин. — Меня они убеждают.