Дядя Хлор И Корякин

Когда девочка уснула, Фролов с тревогой вспомнил Корякина: что-то тот ему ответит? Фролов не сомневался, что ребенок Корякину не нужен, он боялся, что тот долго будет молчать, а ему Олю надо в садик устраивать, в школу определять, как бы какие чиновники не прицепились, что она ему чужая. Стоило только подумать это слово - чужая, как с Фроловым черт знает что начинало твориться. Весь его организм протестовал и возмущался.

Ночью в квартиру сильно и резко позвонили. Оля вскрикнула. Фролов так рванул к двери, что можно не сомневаться: он этого звонаря сейчас прибьет.

Так они и предстали друг перед другом - в характере. Фролов и Корякин.

Корякин, пока подымался по лестнице, тоже себя распалил. Он уже видел, как заворачивает своего ребенка в одеяло и уносит от этого любителя чужого.

Фролов же, то есть любитель чужого, за этот Олин ночной вскрик был вполне готов к убийству.

К напряжению, которое образовалось на пороге, вполне можно было подключить электрическую сеть слаборазвитой страны. Сработало бы за милую душу.

– Я - Корякин, - сказал Корякин.

– Вижу, - ответил Фролов, имеющий профессиональную память на лица, и он хорошо помнил фотку шесть на девять. - Входи!

– Кто там, дядя Хлор? - спросила Оля.

Оба мужика принципиально уставились друг на друга. Решительный момент, многое от него зависело.

– Спи! - сказал Фролов, закрывая в комнату дверь. - Это ко мне по делу. - И повернулся к Корякину: - Проходи на кухню, пальто и чемодан положи тут… - Он указал на место у порога.

Они вошли на кухню и сели на табуретки. И молчали. Фролов понял, что раз Корякин тут, то ничего хорошего в этом нет… Корякин же, хоть и знал, сколько лет дочери, все-таки представлял себе что-то такое уакающее, а тут услышал совсем, можно сказать, взрослый голос. Если, конечно, это его дочь…

– Она? - уточнил он.

Фролов кивнул.

– Разбудил, - огорченно сказал Корякин. - Но терпения не было…

– Понимаю, - ответил Фролов. Еще бы он не понимал человека, бегущего ночью к Олечке. - Значит, какой твой будет ответ? - спросил он, чувствуя, что смерть его близка. - Она воспалением легких болела, ее нельзя в другой климат…

– Ты мне мозги не пудрь! - вспылил сразу Корякин. - Климат мы ей сделаем какой надо…

– Это в каком же смысле?

– В том самом! Где ей надо, там и будем жить… Я птица вольная…

– Ты ж ее ни разу не видел, - печально сказал Фролов.

Корякин не любил, когда его били по больному.

– Не означает, - отрезал Корякин. - Мое дитё. А дите стояло в дверях, в длинной рубашке, с распущенными волосами, в больших фроловских тапочках. - Я писать, - сказала девочка.

И они оба кинулись к ней, будто «писать» - что-то исключительно драгоценное, что нельзя бросать на произвол судьбы. И оба стояли под дверью, оба ждали, и Фролов видел, как дрожит у Корякина подбородок, а Корякин видел, что Фролов стал белым как мел.

– Вот такие дела, - сказал потом Фролов, когда Оля снова легла, улыбнувшись им обоим светло и ясно.

– Угорела Валентина. А мы с Олей поладили… Я ее рыночным кормлю…

– Спасибо, - сказал Корякин. - Я в долгу не останусь…

– Какие глупости! - развел руками Фролов. - Главное, чтоб ей хорошо… У тебя есть квартира?..

Корякин вспомнил свою комнату с печкой и мысленно покрыл себя хорошим отборным матом. Это же надо быть таким идиотом? Была же у него квартира, была! Надо было взять отпуск, а не увольняться… А он дурак без мозгов. Бросил такую комнату-красавицу, сухую, теплую, ну, туалет, правда, на улице, но горшки, слава богу, не проблема. За своим ребенком да не вынести!

– Все у меня есть… А нет, так будет, - твердо сказал Корякин. - Я для нее все сделаю…

Фролов тяжело вздохнул.

Корякину постелили на полу, между тахтой и диванчиком. Из входной двери прилично тянуло. Корякин чувствовал, как холодит ему лопатки и спину, ну что он, раньше не попадал Й подобные условия? Корякин в своей жизни где только не спал. А вот сейчас он испугался, что может захворать. Нельзя это сейчас, никак нельзя… И он пролежал всю ночь, стараясь держать спину чуть ли не на весу, эдаким коромыслом.

Слышал он, как нежно всхлипывала Оля, совсем как Валентина. Так вот, эти всхлипы Валентины в свое время выводили его из себя. «Ты чего хрюкаешь?» - кричал он, а она не понимала. Тут же, тут же - ему нравились эти беззащитные ночные детские звуки, и он думал: «Сны смотрит… Интересно, что ей показывают…»