Дядя самых честных правил 3

— Разрешения никто не давал…

— Но и не запрещали?

— Ммм…. Н-нет.

Мурзилка, состроив ехидную морду, улёгся у меня на коленях и широко зевнул. На секунд-ротмистра он косился с насмешкой: мол, давай, попробуй меня выставить, посмотрим, кто первый из кареты вылетит.

— Л-ладно, оставьте, если так хочется, — махнул рукой Оболенский и, приоткрыв дверь, крикнул: — Поехали!

* * *

Отряд Тайной канцелярии не стал рисковать, пробираясь по заснеженным дорогам напрямую к Владимиру, и выбрал маршрут через Муром. И вот я снова ехал по Осьмой государевой дороге, как когда-то с Бобровым, только теперь в обратную сторону.

Кони у моих конвоиров были обычные, живые и не самые лучшие. Скорость выходила не ахти какая, к тому же отряд делал частые остановки на постоялых дворах и трактирах. А что бы и не сделать, коль кормят за казённый счёт? Пусть не разносолы всякие, зато много и сытно. Я после домашней стряпни был не в восторге, но моего мнения не спрашивали.

Вечером мы остановились на ночлег в придорожном трактире, показавшемся мне смутно знакомым. Но эти заведения похожи друг на друга, как близнецы, так что и ошибиться недолго. Киж остался сидеть в карете, а я взял Мурзилку на руки и пошёл за Оболенским.

В обеденном зале я поймал на себе несколько недоумённых взглядов. Мол, вот же ж барин с придурью — кота с собой носит. Но никто вслух ничего не сказал: себе дороже задирать дворянина.

Мы с Оболенским устроились за столом возле окна, а солдаты в другом конце зала, где собиралась публика попроще. Кота я посадил на свободный стул — Мурзилка, на удивление, вёл себя в общественных местах благовоспитанно. Не безобразничал, не пытался утащить еду с тарелок, не орал и не драл мебель когтями. Будто князь, путешествующий инкогнито и смотрящий на всякую чернь свысока.

Но только нам принесли тарелки с едой, кот спрыгнул на пол, добежал до дверей и выскользнул на улицу. Переживать за него я не стал — эта рыжая зараза нигде не пропадёт.

— Александр Фёдорович, мы остановимся здесь на ночь?

Оболенский, занятый едой, невнятно промычал и кивнул.

— В таком случае, если не возражаете, я закажу нам что-нибудь выпить.

— Угу, — секунд-ротмистр согласился немедля.

— И вашим людям тоже, для сугреву. Всё-таки весь день на морозе тряслись.

Секунд-ротмистр слегка удивился, но возражать не стал.

— Эй, человек!

На зов тут же подбежал слуга, выслушал заказ и тут же поспешил исполнять. Не прошло и трёх минут, как нам принесли пару бутылок красного вина, а солдатам штоф “хлебного”.

Вояки от такого поворота дел заулыбались, разлили по первой в кружки и подняли их, кивая в мою сторону. Оболенский от них тоже не отставал: налил себе и мне, тут же выпил и безотлагательно повторил. Я всего лишь пригубил, стараясь не скривиться — вкус выпивки не понравился совершенно.

После третьей я начал осторожно расспрашивать секунд-ротмистра.

— Александр Фёдорович, а что сейчас в столице происходит? В нашу глушь новости с большим опозданием приходят, а то приеду и буду выглядеть дремучим провинциалом.

Оболенский так на меня посмотрел, что стало понятно — он и считает меня дремучим провинциалом, невесть зачем понадобившимся начальству. Но к его чести, вслух он этого не сказал и постарался удовлетворить моё любопытство.

— Купцы мост построили на Васильевский остров, рядом с Екатерининской церковью. Генерал Фрауендорф горцев на Кавказе замирил. В Императорском театре новую пьесу поставили — “Трое горбатых”, презабавная вещь, я вам скажу. Ежели будет оказия, обязательно посетите, Константин Платонович.

Я сдержал улыбку и кивнул. Ну да, мне сейчас только по театрам бегать. Но Оболенский не заметил своей бестактности, продолжая подливать себе в стакан и трепаться больше не о новостях, а рассказывать слухи.

— Канцлера Бестужева, — он наклонился ко мне и перешёл на шёпот, — арестовали! П-пришли к нему. Вот, говорят, ордер, а он с-сардонически улыбается и заявляет: “Вы, мол, сейчас меня под локотки возьмёте, а колесо, оно к-крутится. Время пройдёт, и я за каждым приду”.

Оболенский от выпитого начал заикаться сильнее.

— Г-говорят, успел з-зараза все д-документы сжечь. Все п-письма в камин бросил! Н-ничего так и не н-нашли. Н-но его всё равно к-казнят, уж очень на него матушка-императрица с-сердита. С-сказывают, он жену Петра Фёдоровича, наследника, п-подбивал на г-государственную измену. Только д-доказать ничего не могут.

Да, друг Оболенский, плохо у вас в Тайном приказе сотрудников готовят. Выпил чуток, и уже на откровенные разговоры потянуло. Пусть не тайны государственные выбалтываешь, а всё равно не дело такие разговоры вести. Впрочем, Оболенский мелкий исполнитель, с него и спрос небольшой, а судя по званию, его в Тайный приказ из кавалерии забрали. Но в любом случае, работа с сотрудниками поставлена из рук вон плохо.

— А какой он, Пётр Фёдорович? Хорошим императором будет?

Секунд-ротмистр криво усмехнулся.

— П-пруссаков сильно любит. Сказывают, императора Фридриха д-другом зовёт.

— Нехорошо, — я покачал головой, — ой как нехорошо, когда мы с ним воюем.