Диалектика просвещения. Философские фрагменты

Как тень. Оно является социальной нечистой совестью серьёзного искусства. То искажение истины, на которое было вынуждено идти последнее в силу навязываемых ему социумом условий, обеспечивает первому видимость существу дела соответствующей правоты. Это разделение само есть истина: в нём, по меньшей мере, находит своё выражение негативность культуры, из различных сфер складывающейся. Менее всего это противоречие может быть разрешено тем, что культура легкаяпоглощается серьёзной или наоборот. Но именно это и пытается сделать культуриндустрия. Эксцентричность цирка, паноптикума и борделя ей столь же неприятна, как и эксцентричность Шенберга и Карла Крауса. Именно поэтому такой авторитет в мире джаза как Бени Гудмен, выступая совместно с будапештским струнным квартетом, ритмически ведёт себя ещё педантичнее, чем самый распоследний кларнетист из филармонии, в то время как к тому в придачу будапештцы играют так же вертикально гладко и слащаво, как Ги Ломбарде. Однако самым примечательным являются вовсе не откровенная необразованность, глупость и неотесанность. Доставшийся в наследство от прежних времён хлам культуриндустрия ликвидирует путём собственного усовершенствования, налагая запрет на и доместицируя все, отмеченное печатью дилетантизма, несмотря на то, что ей самой же беспрестанно совершаются самые грубые ошибки, без которых вообще немыслимо достижение высокого уровня. Новым тут, однако, является то, что друг с другом несогласующиеся элементы культуры, искусства и развлекательных практик посредством подчинения единой цели сводятся к одной-единственной ложной формуле: тотальности культуриндустрии. Сутью её является повторение.

То обстоятельство, что все характерные для неё нововведения сплошь и рядом сводятся к усовершенствованиям процесса массового воспроизводства, никоим образом не является внешним системе. Не без основания интерес бесчисленных потребителей оказывается направленным на используемую тут технику, а не на косно повторяемое, выхолощенное и наполовину уже дискредитированное содержание. Социальным силам, которым поклоняются зрители, удаётся гораздо действеннее доказать своё могущество посредством техникой навязываемого всевластия стереотипов, чем посредством прокисших идеологий, нести ответственность за которые приходится эфемерному содержанию.

И всё же, несмотря на всё это, культуриндустрия продолжает оставаться развлекательным бизнесом. На потребителя она воздействует и подчиняет своей власти опосредованно, развлекая его; не путём откровенного диктата, но благодаря использованию внутренне присущего развлечению принципа враждебности всему тому, что является чем-то большим, чем оно само, удаётся ей в конечном итоге расправиться с последним. В силу того, что претворение всех тенденций культуриндустрии в кровь и плоть её аудитории осуществляется процессом социализации в целом, наличие пережитков рыночных отношений в данной отрасли является лишь способствующим ассимиляции этих тенденций обстоятельством. Здесь спрос пока ещё не заменён просто повиновением. Хорошо известно, что крупнейшая реорганизация кинематографа, имевшая место незадолго до начала Первой мировой войны и создавшая предпосылки для его экспансии, была связана именно с тем, что им стали учитываться регистрируемые на кассовом уровне потребности публики, которые едва ли кому-либо могло прийти в голову принимать в расчёт в самый ранний, пионерский период существования экранного шоу. Капитанам киноиндустрии, которые благоразумно подвергают опытной проверке всегда только испытанные образцы, более или менее феноменальные шлягеры и хиты, но никогда не отваживаются на подобное в случае чего-то противоположного, имеющего самое прямое отношение к истине, и по сей день представляется, что дело обстоит именно таким образом. Их идеологией является бизнес, и это достаточно правомерно постольку, поскольку могущество культуриндустрии обусловливается её единством с производимой потребностью, а не просто её антагонизмом последней, будь то даже антагонизм всесилия и бессилия. — Развлечение становится пролонгацией труда в условиях позднего капитализма. Его ищет тот, кто стремится отвлечься от ритма механизированного процесса труда с тем, чтобы он сызнова оказался ему по силам.

Но вместе с тем механизация обретает такую власть над человеческим досугом и благополучием, столь основательно определяет собой процесс производства служащих развлечению товаров, что в руки их потребителей не попадает уже ничего, что не было бы копией трудового процесса. Мнимое содержание является тут попросту блеклой авансценой, запоминающейся же оказывается автоматизированная последовательность нормированных операций. Отвлечься от трудового процесса на фабрике и в бюро можно только уподобившись ему на досуге. Этим неизлечимо больно всякое развлечение.