Диалектика

Бригадир руководил бабами, страшно ругался, но к этому все привыкли и почти не замечали острых слов одноногого начальника. Дядька, когда на лето выбирался в деревню, беседовал с бригадиром. Они обсуждали разные события, судили о том, всё ли в государстве в порядке, но о войне никогда не говорили. Ему, мальчишке, было это удивительно, хотя, когда (летом бывали такие случаи) после бани за столом собирались мужчины-гости и бригадир, разговоры случались серьёзные: про былое, довольно древнее, то, которое повлияло на местность и даже сейчас, по прошествии уж более сотни лет, было заметно по остаткам хуторской системы. Мужики после жаркого банного пара, отдохнувшие после помывки, с удовольствием потребляли самогон и рассуждали о том, что раньше было лучше. Бригадир соглашался, что хутора были лучше, чем деревни, а дядька сомневался и часто вздыхал, сетовал на то, что одни бабы работают и что мужичков на деревне совсем не осталось.

– Бабы у нас крепкие, – вторил ему бригадир и добавлял крепкое слово, усиливающее его мысль.

– Да-а, – соглашался гость от соседей. – Всё на стариках держится. Без нас никуда, а молодые – так им всё быстро подавай, нетерпеливые они.

– Нетерпеливые они, – вздохнул облысевший и задумался на несколько минут. Затем открыл глаза и начал тихо читать стихи:

– Кто хочет тишины?Забвения кто хочет?Кому наскучили те дни,Которых дух мятежный просит.Его усилием одним

Не заглушить – он оживает.С ним нам не справиться самим,Он наши мысли угнетает.И думать о покое намУже не хочется отныне,Но – чу! Прислушайся к словам —К словам, известным в нашем мире…

Чтец на секунду прервался, а Фэд моментально оживился и продолжил:

– Покой – отрада для души,

Для тела главная обитель.Мятежный звук, мерцай в тиши,В нирване ты совсем не житель,Где бури, там себя ищи,Огонь и вихрь тебе учитель.Но что за звук? Кто там, за кромкой?Там некто сильный, очень громкий,Неведомый тебе и мнеКонец вещает тишине

И в кутерьму и в бурю гонит,Насильно за собой зовёт,И нервы напряжённо стонут,И он барьеры быта рвёт.

Фэд закончил читать, перевёл дух и прислушался. За окнами бушевала стихия. Океан, глубоко дыша, огромными волнами накатывался на береговые камни. Горизонт был чист, и казалось, что там, вдали, существует тишина и благодать, там нет больших волн, нет порывистого ветра и совсем не чувствуется тяжёлое дыхание океана.

«Какая интересная мысль! – подумал Фэд. – Если нечто бурное далеко от нас и его порывы нам отсюда не видны, то в принципе можно считать, что там всё тихо».

– Там всё тихо, – громко сказал он и взглянул на, как казалось, задремавшего Вила.

– Там, где нас нет, всё тихо, – пробормотал облысевший. – Но на самом деле это иллюзия, не выдерживающая никакой критики.

Фэд что-то буркнул себе под нос, и было непонятно, согласен он с собеседником или возражает. Возражает скрытно, не выдавая себя, точно так же, как в камере, когда ему предложили помощь после жёсткого допроса.

– Парень, – тихо произнёс над ним хмурый. – Парень, ты молодец – хорошо держался. Никого не сдал. Молодец.

Хмурый приложил к его синяку холодную тряпку.

– Вот, заразы, пристали к пацану, сволочи! – продолжил хмурый.

– Это было… – Он попытался вспомнить, когда это было.

Фэд задумался и вспомнил тот злосчастный день, когда кто-то их предал. Да, пожалуй, и не предал, а просто проболтался. Только потом, кажется, через несколько месяцев выяснилось, что Серый (такая кличка была у одного из связных) в кабаке по дружбе ляпнул об их конспиративной квартире. Конечно, этого Серого тихо убрали. Боевая организация своё дело знала.

А хмурый сосед по камере прилип как банный лист с душевными разговорами и поначалу казался таким заботливым и душевным, что Фэд ему почти поверил. Хмурый всё расспрашивал его о жизни, о семье и прочей бытовой чепухе, рассказывал о себе, о том, что тоже ненавидит этих пузатых, которые угнетают простой народ. После двухдневного пребывания хмурый объявил, что его могут скоро выпустить, потому что на него у них почти ничего нет. Сказал, что как вернётся домой, так сразу сообщит ребятам, что здесь страдает парень, волевой боец, правильный товарищ, и как бы между делом спросил:

– Кому сообщить о тебе, товарищ?

Фэд встрепенулся и не сразу ответил. Ему показались слишком подозрительными эти ласковые, участливые слова хмурого.