Диалог - от 'Бесов' до 'Ангелов'

Диссидентство, даже самое активное, было мягким и терпеливым призывом к реформаторству. Вот откуда идея ангелов. Сколько их было? Власти уничтожали инакомыслящих почище, чем в свое время бесов. Тем не менее факт налицо: русская история вывернулась наизнанку. Революция стала злом. При этом мне казалось, что одного описания содеянного и демонизма мало. Хотелось понять историю шире, взглянуть на все глазами Щедрина, даже, если говорить о расплате и наказании, глазами Данте. И еще мне казалось, что именно журналистика -- главное колесо идеологии. Не случайно называют ее второй древнейшей профессией после проституции.

В.С. Никогда не читал романа, в котором оживают бюрократические бумажки...

Ю.Д. Для достоверности я шел от документов времени. Автор как начальник отдела кадров, прежде чем ввести нового героя, дает его личное дело, анкету, справки, характеристики, а уж потом рассказывает о нем, часто противоположное анкетам. На фоне потока вымысла и просто лжи, заполнившей литературу, мне хотелось быть как можно более скрупулезным в деталях, свойственных времени, реалиям советской жизни. Ведь все быстро забывается. Теперь даже КГБ спешит уничтожить дела. А без всех этих документов как достоверно объяснить унизительность и ханжество времени?

В.С. С годами эти страницы романа станут только интереснее. Но и сейчас передо мной стопа периодических изданий, печатающих роман с продолжением, в отрывках и с местными комментариями. И -- с этими анкетами, справками, характеристиками... Наконец, московское издание романа. Автору, видимо, приятно держать в руках тамошнее издание, еще пахнущее типографской краской.

Ю.Д. Автору предъявил претензии читатель.

В.С. Недоволен?

Ю.Д. Напротив, доволен, но хотел, чтобы я поделился с ним гонораром.

В.С. ??

Ю.Д. Я работал в своем университетском кабинете, когда вошла секретарша и сказала, что меня хочет видеть человек, не говорящий по-английски, но показывающий ей мой роман. Следом появился мужичок с московским изданием "Ангелов на кончике иглы" в руке и сообщил, что он сын крупного номенклатурного работника из Москвы. Он бросил институт, пьянствовал, влюбился в дочку генерала КГБ, пьяным за рулем сбил насмерть двух работяг, тоже пьяных. Отсидел, но недолго: папа нашел каналы и через Брежнева и Андропова сыночка выпустили. Гость мой сказал, что слышал, будто я получил за роман четверть миллиона, и, поскольку я использовал историю его жизни, ему причитается. Тем более, что он в Америку приехал по липовому приглашению, и никто не подарит ему "видюшник". Биография действительно сходная с романной, только у меня его отец -- главный редактор центральной газеты, а у него -- министр. Но... роман писался, когда сынок еще пешком под стол ходил. Ушел читатель обиженным.

В.С. А говорят, писатель в эмиграции теряет контакт с читателем на родине... Он, наверное, думал, что гонорар в долларах... Что касается претензий прототипа, то могу вас утешить: в истории литературы они -- не новость. Из-за подобных узнаваний писателей даже на дуэль вызывали. Так что, считайте, что вам повезло. Но -- оставим курьезы. А кто все-таки были прототипами героев? Главный прототип, конечно, всегда автор -- очень многих и разных персонажей. Про других, понимаю, не все пока можно сказать: люди живы. Не дай Бог упростить, но вероятно, есть и такие, о которых можно сказать конкретно.

Ю.Д. Меня учили жить старые газетные волки. Один из них, Борис Волк (настоящая фамилия), который работал в "Вечерней Москве", был гениальным учителем предмета, который я бы назвал так: "Теория и практика цинизма". Другой -- Роман Карпель, добрейший человек, работал в "Московском комсомольце". Больше всего на свете он любил кошек. И при этом написал либретто оперы "Павлик Морозов". Третий -- Борис Иоффе, он же Евсеев, -- мог один выпустить целую газету. Партийная исполнительность уживалась в нем с талантом открывателя подлинных талантов, которым он, однако, не мог помочь. Утоляя свои печали, он специализировался по женской части. Черты этих людей собрались в Раппопорте. Я сам учил молодых. Среди них есть известные сейчас журналисты и писатели-перестройщики. Макарцев -- главный редактор газеты -сплав многих редакторов и партийных чиновников, которых я знал. Но узнаваемы в нем Юрий Баланенко, редактор "Московской правды", ныне покойный, и, конечно, редакторы газет, в которых я сотрудничал в Москве.

В.С. А сочинение на Лубянке письма чехов с просьбой ввести войска?