Диалоги об Атлантиде

Ион. Ты правду говоришь. По крайней мере меня с этой стороны искусство занимало весьма много, и я думаю, что могу превосходнее всех беседовать об Омире; так что ни Митродор лампсакский, ни Стизимврот фасийский, ни Главкон[391], и вообще, никто из людей, когда-либо существовавших, не в состоянии высказать мыслей Омира столь многих и столь прекрасных, какие высказываю я.

Сокр. Ты хорошо говоришь, Ион, и ведь явно, что не откажешься доказать мне это.

Ион. Да и стоит-таки послушать, Сократ, как хорошо я украшаю Омира. Мне кажется, стоило бы Омиристам[392] увенчать меня золотым венком.

Сокр. Но я буду еще иметь время слушать тебя. Теперь отвечай-ка мне вот на что: только ли в Омире силен ты, или и в Исиоде, и в Архилохе[393].

Ион. Нет, только в Омире: для меня он кажется достаточным.

Сокр. А есть ли что-нибудь, о чем Омир и Исиод говорят одно и то же?

Ион. Я думаю, и много таких вещей.

Сокр. Так об этом ты лучше рассказываешь по Омиру, чем по Исиоду?

Ион. О том-то, Сократ, одинаково, о чем они говорят то же самое.

Сокр. Ну, а о чем говорят они не то же самое? например, о прорицании говорит нечто и Омир, и Исиод.

Ион. Конечно.

Сокр. Что же? Ты ли превосходнее расскажешь, или кто-нибудь из лучших прорицателей, что́ именно эти поэты говорят о прорицании одинаково и что́ различно?

Ион. Кто-нибудь из прорицателей.

Сокр. А если бы ты был прорицатель, то, умея рассказать о том, что говорится одинаково, умел ли бы рассказать и о том, что сказано различно?

Ион. Явно, что умел бы.

Сокр. Как же это? В отношении к Омиру ты силен, а в отношении к Исиоду и прочим поэтам нет? Разве Омир говорит не о том, о чем все другие поэты? Не войну ли большею частью описывает он, не беседы ли друг с другом людей добрых и злых, лиц частных и действователей народных[394], не беседы ли богов то с богами, то с человеками, как они беседуют, не явления ли на небе и в преисподней, не рождение ли богов и героев? Не об этом ли Омир сложил свои песни?

Ион.

Ты правду говоришь, Сократ.

Сокр. Ну, а прочие поэты не о том же ли самом?

Ион. Да, Сократ; но сложили они не так, как Омир.

Сокр. Что ж? хуже?

Ион. Да, и много хуже.

Сокр. А Омир лучше?

Ион. Конечно лучше, клянусь Зевсом.

Сокр. Но любезная голова[395], Ион! представь, что из многих, рассуждающих о числе, один кто-нибудь говорит превосходно: можно ли отличить этого, хорошо говорящего человека?

Ион. Полагаю.

Сокр. Кто же может? тот ли, который отличит и худо говорящих людей, или иной?

Ион. Конечно тот самый.

Сокр. А это не есть ли человек, знающий искусство арифметическое?

Ион. Да.

Сокр. Что еще? когда из многих, рассуждающих о том, какая бывает здоровая пища, один кто-нибудь говорит превосходно, то иной ли отличит говорящего превосходно, что он превосходно говорит, и иной опять – говорящего худо, что он худо говорит, или тот же самый?

Ион. Уж явно, что тот же самый.

Сокр. Кто ж это? как ему имя?

Ион. Врач.

Сокр. Итак, скажем вообще, что если об одном и том же говорят многие, то всегда отличит один и тот же, кто именно говорит хорошо, и кто – худо, и что, касательно одного и того же, не умеющий отличить говорящего худо, очевидно, не отличит и говорящего хорошо.

Ион. Так.

Сокр. Стало быть, один и тот же бывает силен и в том и в другом?

Ион.

Да.

Сокр. Между тем ты говоришь, что Омир и прочие поэты, в числе которых также Исиод и Архилох, рассуждают хоть и об одном и том же, однако ж неодинаково, но первый-то хорошо, а последние – хуже?

Ион. И говорю правду.

Сокр. Так если ты знаешь рассуждающего хорошо, то, должно быть, знаешь и рассуждающих хуже, что, то есть, они хуже рассуждают.

Ион. Вероятно.

Сокр. Значит, мы не ошибемся, почтеннейший, если скажем, что Ион одинаково силен и в Омире, и в прочих поэтах, поколику он сам признается, что один и тот же будет достаточным судьею всех, говорящих об одном и том же; а поэты почти все рассуждают об одном и том же.

Ион. Однако, что за причина, Сократ, что когда кто разговаривает о другом поэте, я и внимания не обращаю, и не могу внести в разговор ничего достойного замечания, – просто сплю; а как скоро напомнят об Омире, тотчас пробуждаюсь, обращаю внимание и получаю способность говорить?

Сокр. Это-то нетрудно объяснить, друг мой: всякому покажется, что ты не можешь говорить об Омире на основании искусства и знания. Ведь если бы твоею способностью управляло искусство, то ты мог бы рассуждать и о всех других поэтах; потому что поэзия есть целое. Или нет?

Ион. Да.

Сокр. Пусть бы кто взял в целости и другое какое-либо искусство, – не тот же ли образ исследования касательно всех их? Хочешь ли выслушать, Ион, как я разумею это?

Ион. Да, клянусь Зевсом, Сократ, я рад слушать вас, мудрецов.