Диалоги с шахматным Нострадамусом

Хейн научился играть в шахматы в 14 лет — очень поздно по нынешним меркам. Первой его шахматной книгой стала «Дядя Ян учит своего племянника шахматам» — учебник Эйве для начинающих, в доступной форме знакомящий читателя с главными принципами игры. Хейн приобрел карманные шахматы, которыми пользовался во время уроков в гимназии, анализируя позиции и переигрывая партии из газет и журналов. Результаты не замедлили сказаться: отметки в табеле резко пошли вниз. Наиболее плачевно обстояло дело с немецким, хотя дома это было объяснено актом протеста против оккупации страны.

После освобождения Голландии Доннера призвали на военную службу, но вскоре комиссовали: с цыплячьей грудью, ужасно длинный, под два метра, долговязый юноша, весивший всего шестьдесят килограммов, производил жалкое впечатление.

В том же 1945 году Хейн приехал в Амстердам. Те немногие, кто помнит его в то время, говорят об очень тихом, серьезном молодом человеке, в тройке и при галстуке и на все вопросы учтиво и строго по этикету отвечавшем: «Да, сударь. Нет, сударь. Совершенно верно, сударь». Период этот длился около года; постепенно он превращался в Доннера, чьи эскапады и изречения никого не оставляли равнодушным, в того Доннера, которого запомнили все, знавшие его, в том числе и я.

Он принадлежал к тому послевоенному поколению в Западной Европе, которое потеряло веру не только в церковь, но и в общество, допустившее столь чудовищную войну и так несправедливо устроенное. К тому же быть протестантом означало — всегда оставаться в рамках. Но любые границы были тесны для него. Молодость, эмоциональность, само отношение к жизни не могло сочетаться для него с неизменно печальной фигурой Христа, а без этих ограничений и этой печали христианство в любой его форме невозможно.

Поначалу Хейн хотел изучать медицину, но потом, следуя семейной традиции, все-таки выбрал право. В Амстердаме он оказался в раскрепощенном мире конца 40-х годов: не слишком обременительная учеба, увлечения, бессонные ночи, знаменитые амстердамские кафе, нескончаемые дискуссии обо всем на свете и — шахматы.

Шахматы в этом круговороте жизни молодого студента занимали очень большое место. Слухи о том, что вместо изучения тонкостей римского права Хейн просиживает дни и ночи в кафе за шахматами, дошли и до родительского дома, но Хейн в свое оправдание использовал аргумент: все Доннеры были мастерами - такой титул в Голландии присваивается окончившим юридический факультет университета, — он же собирается стать гроссмейстером!

Я застал еще кафе на Лейденской площади, где почти всегда можно было найти молодого Доннера; сейчас на этом месте один из многочисленных баров в окружении всевозможных ресторанов и ресторанчиков, дискотек, клубов и закусочных В этом кафе Доннер стал корифеем, законодателем мод, к парадоксальным высказываниям которого прислушивались, к чьему апломбу привыкли; здесь на него взирали с восхищением, здесь он сыграл тысячи блицпартий, с шутками и звоном, под пулеметные очереди часов, доносившиеся с соседних столиков. С тех времен у Хейна осталось выражение, часто употреблявшееся им перед партией блиц и нравившееся ему своим противопоставлением: «На что мы играем: на деньги или на честь?» Поначалу он не выделялся из других завсегдатаев этого шахматного рая, среди которых были и сильные игроки, но наступил момент, когда Доннер стал побеждать их всех без исключения.

Он вырос из этих бесконечных блицпартий, из практической игры, и дебютные новинки он чаще обнаруживал, наблюдая за тем, что происходит на соседних столиках во время турниров. Турниров? Это началось позже; к девятнадцати годам он сыграл только один серьезный турнир — Бевервейк, Хоговен-турнир, третья группа - и занял место где-то в середине турнирной таблицы.

Табе Бас, друг Хейна, вспоминает один из обычных дней Доннера того времени: «В полпятого утра мы приехали к ван ден Бергу, который, разумеется, еще не спал (Карл ван ден Берг был сильным игроком и известным знатоком дебюта, тесно сотрудничал с Эйве). Начались дискуссии и споры - и игра блиц навылет. В семь утра Карл отправился спать. Доннер предложил: «Пару последних?» Мы блицевали еще несколько часов. В полдесятого утра не выдержал и я. «Посижу еще немного», - сказал Хейн. Когда я проснулся в четыре дня и заглянул в соседнюю комнату, она была темна от дыма, две пепельницы были до краев полны окурков, а сам Хейн, весь покрытый пеплом, сидел за шахматной доской и не торопясь переигрывал партии из последних журналов. Он был тогда влюблен в шахматы, и энергия его была безгранична».

На следующий год он играет в Бевервейке уже в резервной мастерской группе, где принимают участие все молодые и наиболее перспективные голландские шахматисты. Девять из девяти! Сам он счел этот результат само собой разумеющимся.