Диалоги с собой

Из сладостей помнятся дропсы, леденцы в жестяных баночках, с разными вкусами, и ещё какие-то разноцветные горошинки в маленькой бутылочке из стекла с сосочкой сверху, иногда малинки… Когда могла уже самостоятельно дойти до молочной лавки, мама давала мне необходимую сумму, и я шла покупала эту мелочовку. Уходили на это пфеннинги. И надо было сказать Guten Tag в начале и в конце Danke. Вот и все немецкие контакты. Меня потом спрашивали: почему же ты не выучила немецкий язык, столько лет прожив в Германии – четыре года? А я вот сейчас пишу, вспоминаю и удивляюсь, как я вообще научилась говорить в таком безлюдном пространстве хотя бы по-русски – какой уж там немецкий!

Из городских развлечений осталось в памяти посещение аттракционов. То ли они работали не всегда, то ли это было как-то связано с осенними праздниками. Мне всегда доставалась сахарная вата, которую делал автомат: как-то выдувал из сопла, а продавец подхватывал и закручивал на палочку. Вата была приторная, руки потом клеились, в общем, лакомство на троечку. Больше мне нравилось яблоко на палочке, было оно ярко-красное, нарядное и на вкус на порядок лучше, тоже в сахарной глазури. Но на первое место поставлю немецкое мороженое моего детства.

Потом катались на каруселях, качелях, на цепных каруселях, на всём, что качалось и кружилось, куда пускали в таком возрасте. И, конечно, королевство кривых зеркал. Заходишь в комнату, обклеенную стеклянными треугольниками, и то отражаешься в них карликом без ног, то вытягиваешься и искажаешься в узкую фигуру с отъехавшей в сторону головой. Кружится голова, пугаешься этих незнакомцев, а ведь можно было бы повеселиться… Моё домашнее зеркало не давало такого разнообразия уродцев.

Грибники

Наступала осень, на меня надевали анорак, и мы всей семьёй, следуя предпочтениям родителей, отправлялись в лес. Просто гуляли и собирали белые грибы, их было очень много. Ещё из грибов ценились лисички, маслята и почему-то грузди. Их потом, синеющие-зеленеющие, расплющенные от гнёта и вымачивания, ели взрослые и нахваливали рецепты их «угнетения» и соления. Лес дубовый, деревья крепкие, пахучий опад из резных листьев под ногами, многослойный, мягкий, и много желудей, моих любимцев: плотная гладкая шоколадная шкурка, контрастная деревянная шапочка сверху… Говорили, пугали, что где-то здесь бродят кабаны, дикие свиньи, которые лакомятся этими желудями. Не проверено. Каждый найденный белый гриб был поцелован мамой в шляпку и уже таким уложен в корзинку.

Роковая случайность

А в один из летних дней (было точно лето или жаркое начало осени) в мою жизнь вошло слово «случайность». У родителей было два взрослых велосипеда. На переднюю стойку были прикручены детские сёдла. На багажнике – закрытая корзинка со всем необходимым для прогулки в парке. Папа везёт брата, мама – меня. Я сижу верхом на детском седле и вижу свои ноги. Вот он, первый взгляд изнутри на себя и своё тело. Ноги висят, болтаются без опоры, на ступнях носочки и сандалики коричневые с множеством перепонок. Мама начинает крутить педали, и тут я вставляю левую ногу в крутящиеся спицы переднего, ко мне ближайшего колеса. Боли нет, я не чувствую.

Дальше помню картинками. Велосипед на боку, на асфальте лежит мой порванный сандалик… Длинный холодный коридор, мы сидим и ждём. Операционная, советский военный госпиталь. Мне накручивают и накладывают марлю, смоченную в мутной подбелённой воде. Нога в белой каменной люлечке. Сверху её тоже укрывают и преобразуют в неподъёмную белую гантель.

Я в палате, впервые в жизни в чужой комнате, без родителей. Лежу на спине. Правда, не совсем одна, мы вдвоём, но не разговариваем. По диагонали в другом, дальнем от окна углу лежит парализованный парень в гипсе. К нему часто заходят врачи, медсёстры участливо крутятся вокруг него. Он, подросток, выпрыгнул из окна третьего этажа и повредил спину. Несчастная любовь, донесла молва. В голове смутно: вот он, поступок… Любовь… настоящий поступок. Любовь и страдание соединились в пару, а впереди у парня тёмная неиз вестность.

Боли не чувствую, только холод и неизвестность. Мгновение и… новое слово – «необратимость». Прошло отведённое для выздоровления время, и оно не прошло просто так, а укрепилось в словах: «Любовь надо заслужить, надо пострадать!» (у неё есть цена). С этой поры моя левая нога получала от меня больше знаков внимания, «режим наибольшего благоприятствования», так сказать, как пострадавшая и потому более любимая. Было мне года три. На ночь я её заботливо обкладывала одеяльцем в своей закрытой кроватке-«клетке» с одним откидным по утрам боком, а другую ногу высовывала морозить из-под одеяла. Она же была просто так, здоровенькая и нестрадавшая. Наметился первый раскол внутри себя.

Общение-обучение

Детей же надо чему-то учить, это мои родители знали точно. Сами они учились всю жизнь, и это в них было как Азъ и Я. Аксиома.