Диаспора

Хасима было чистейшей вытяжкой идеи дружбы, как она есть - дружбы, преодолевающей все препоны. И было это эффектом кругозорки или нет, Ятима чувствовала, как внутри нарастает радость оттого, что онона здесь и видит его - принимает в себя некую часть произведения, прежде чем картинка эта исчезнет, растворится мимолетным сполохом энтропии в охлаждающем потоке Эштон-Лаваля.

Окружение отвело точку восприятия Ятимы прочь от парочки. Онона провела с ними от силы несколько тау, но весь город успела затянуть ровная короста пустыни, так что, кроме удаляющихся фигур, вокруг взгляду не за что было зацепиться. Онона прыгнула за ними следом и обнаружила, что прилагает усилия по юстировке координат, просто чтобы оставаться на месте. Ощущение престранное: у Ятимы сроду не водилось осязания, а с ним чувства равновесия или проприоцепции - эти плотницкие рудименты в базовом дизайне полиса Кониси не были предусмотрены. Тем не менее окружение как будто пыталось вытолкнуть егоё из себя, а емей, в свою очередь, приходилось ускоряться, компенсируя этот иллюзорный напор, и все это так отчетливо напоминало физические усилия, что онона едва не поверила, будто воплощена.

Внезапно обращенная к Ятиме лицом фигура состарилась, щеки запали, глаза покрылись бельмами. Ятима попыталась переместиться так, чтобы взглянуть в лицо другой - и окружение послало егоё в полет над пустыней, но на сей раз в противоположном направлении. Онона яростно сопротивлялась, отвоевывая расстояние, отделявшее егоё от... матери с ребенком, потом от распадающегося на части и восстающего из пыли в сверкающей новизне роботов, и хотя двое не разжимали рук, Ятима почти чувствовала неведомую силу, что пыталась расцепить их.

Онона видела, как плотницкая рука сжимает кожу и кости, металл сжимает плоть, керамика сжимает металл. Все рукопожатия медленно ослабевали. Ятима заглядывала в глаза каждой фигуре: хотя все остальное текло и менялось, взгляды их оставались прикованы друг к другу.

Виртуальная реальность раскололась надвое, земля раскрылась, небо разделилось пополам. Фигуры оказались по разные стороны расщелины. Ятиму уносило прочь, назад в пустыню, и теперь онона бессильна была противиться этому воздействию. Онона снова увидела их уже на изрядном удалении — те снова стали близняшками, неопределенной жизнеформы, отчаянно тянулись друг к другу через бездонную пропасть, разделившую их. Руки почти соприкасались кончиками пальцев.

Две половины мира обрушились внутрь себя. Прозвучал пронзительный крик, яростный и тоскливый.

Прежде чем Ятима успела осознать, что кричит онона сама, окружение налилось тьмой и распалось.

Форум с летающими свиньями давно уже обезлюдел, но Ятима сохранила для себя архивную копию в домашнем окружении: обрамленная аркадами площадь посреди бескрайнего сухого кустарника. Опустев, она выглядела слишком большой и вместе с тем чрезмерно маленькой. На расстоянии в несколько сот дельт воткнутой в землю покоилась копия виденного емею некогда астероида (не в масштабе). Некоторое время Ятима раздумывала над проектом длинной цепи сходных напоминаний, представляла протянувшуюся по саванне умокарту, над которой онона могла бы летать, пожелав заново пережить поворотные моменты жизни. Но потом идея эта показалась ей детской забавой. Коль скоро виденное и пережитое изменило егоё, так тому и быть. Нет смысла пересоздавать его в памятниках. Форум она оставила просто потому, что емуй нравилось там бродить. Астероид же — потому,

что емей доставляло извращенное удовольствие сдерживать в себе охоту пнуть его ногой.

Ятима постояла у фонтана, глядя, как серебристая жидкость настойчиво пытается имитировать и так уже полунарушенные ею законы физики. Потом воссоздала за фонтаном шеститочечную сеть, октаэдрический алмаз, знакомый по урокам с Радьей. Физика в полисе ничего не значила, и онона всегда отдавала себе в этом отчет. Большинство граждан были того же мнения. Габриэль вечно спорил, но это лучше было списывать на картер-циммерма-новское доктринерство. Фонтан мог нарушать законы физики или подчиняться им - все одинаково легко. Дело вкуса. Даже идеальная парабола взметающейся и падающей с выделением поросят струи, якобы продиктованная гравитацией, на самом деле была данью эстетическим предпочтениям, унаследованным от плотницкого прошлого.