Дьявол и господь бог

Гёц. Хильда, мне нужно, чтобы меня судили. Я сам что ни день, что ни час выношу себе приговор. По я уже себе не верю: слишком хорошо себя знаю, чтобы поверить. Своя душа так близко, ее не разглядеть. Пусть кто-нибудь одолжит мне зрение.

Хильда. Возьми мое.

Гёц. И ты уже не видишь меня: ты любишь. Генрих ненавидит — значит, он может меня убедить. Я поверю своим мыслям, когда услышу их из его уст.

Хильда. Я уйду, но обещаешь ли тотчас же бежать со мной?

Гёц. Да, если выиграю свой процесс.

Хильда. Ты знаешь, что заранее решил проиграть. Прощай, Гёц!

(Подходит к нему, целует и уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Гёц, Генрих.

Гёц (кидая букет). Живей берись за дело! Причини мне все зло, какое можешь!

Генрих (глядя на него). Я представлял себе это иначе.

Гёц. Смелей, Генрих, дело не из трудных. Я сам наполовину твой сообщник. Поройся хорошенько в моей душе, дойди до самой сути.

Генрих. Значит, ты и впрямь желаешь проиграть?

Гёц. Да нет, не бойся! Только отчаяние лучше сомнений.

Генрих. Ладно... (Пауза.) Постой, что за провал в памяти!.. Со мной это бывает, но я тотчас припомню. (В волнении шагает по сцене.) А я ведь принял меры: утром все хорошенько повторил... Твоя вина: ты не такой, как должно. Ты должен быть украшен венком из роз, глаза твои должны светиться торжеством. Тогда я содрал бы с тебя венок, втоптал бы в грязь твое торжество, под конец ты встал бы на колени передо мной... Где твоя гордая повадка? Где твоя наглость? Ты наполовину мертв. Что мне за радость в том, чтобы тебя прикончить? (В бешенстве кричит.) Ах, я еще недостаточно зол!

Гёц (смеясь). Ты, Генрих, весь сжался в комок. Успокойся, не торопись.

Генрих. Нельзя терять ни минуты. Говорю тебе, они идут за мной по пятам. (Дьяволу.) Ну, подскажи, ну, шепни, помоги возненавидеть его как следует. (Жалобно.) Когда он нужен, его никогда нет на месте.

Гёц. Давай я подскажу. (Пауза.) Мои земли...

Генрих. Земли?

Гёц. Имел я право их раздать?

Генрих. А, земли... Но ты не роздал их — отдать ведь можно только то, чем обладаешь.

Гёц. Хорошо сказано. Владенье есть дружба между человеком и вещами, в моих руках вопили даже вещи. Я ничего не отдал, лишь дарственную огласил — только и всего. И все же, поп, пусть я не роздал свои земли, но ведь крестьяне их получили. Что ты на это скажешь?

Генрих. Они не получили их, раз не могут уберечь. Бароны захватят эту область, посадят в замок Гейденштама, дальнего родственника Конрада, и вся фантасмагория развеется как дым.

Гёц. Что ж, в добрый час! Я ничего не дал, никто ничего не взял — так проще. Когда расплачиваешься золотом дьявола, оно в руках у тебя становится трухой. Так и мои благодеяния: прикоснись к ним — и они оборачиваются мертвечиной. Но все же намерение было? Не так ли? Я в самом деле хотел добра. Ни бог, ни дьявол не могли меня заставить отступиться. Займись-ка моими помыслами, их осуди.

Генрих. Не так уж трудно: ты не мог пользоваться своими благами и тут-то вознамерился от них отречься.

Гёц. О, беспощадный голос! Разоблачай, разоблачай же мои мысли. Не знаю, кто говорит, ты или я. Значит, все только ложь и притворство. И я не действовал. Я только играл роль. Ах, поп, ты метишь прямо в точку. Ну, а дальше, дальше? Что этот шут затеял потом? Ты быстро выдохся, однако!

Генрих (ему передалось исступление Гёца). Ты отдавал, чтоб разрушать.

Гёц. В точку! Мне мало было умертвить владельца...

Генрих (так же). Ты решил развеять по ветру владенья.

Гёц. Я держал в своих руках старинные владенья Гейденштама...

Генрих (все так же). И ты швырнул их оземь, вдребезги разбив.

Гёц. Я хотел, чтобы моя доброта стала разрушительнее моих пороков.

Генрих. И это тебе удалось, смотри — двадцать пять тысяч трупов. За день добродетели ты перебил больше народу, чем за тридцать пять лет злодейства.

Гёц. Добавь еще, что убитые — те бедняки, кому я притворства ради роздал владенья Конрада.

Генрих. Черт возьми, ты их всегда терпеть не мог.