Дьявол по соседству

Он чувствовал бесчисленные порезы и ушибы у себя на теле, каждый болел по-своему. Еще несколько дней назад он не пережил бы этого, но теперь это лишь усиливало его желание жить. Он жив. Он - мужчина. Таким, как он, нужно будет все исправить, если это будет когда-либо возможно.

Он должен жить.

Он пополз по полу, чувствуя запах мочи и дерьма, которое Мэдди и ее дочери зарывали в песок. Господи.

Шаги.

 Черт.

Троица спустилась по лестнице - судя по топоту, они уже не ходили как женщины, как люди, а скакали, как обезьяны - и встала в дверях.

Мэдди приблизилась и села в футах четырех от него. В руке она держала кость, которая размером и формой походила на человеческую бедренную. Она была покрыта бурыми пятнами, а один конец заточен для колющих ударов. Мэдди что-то сказала, произнесла несколько гортанных лающих звуков, которые Луис не смог расшифровать. Она хмыкнула и уставилась на него в ожидании ответа.

Когда он не ответил, она ударила костью по полу.

Он лишь покачал головой.

Она ударила костью снова, и в ее жесте было что-то властное.

Какой бы опасной ни была ситуация, она напомнила Луису сцену из фильма "Космическая одиссея 2001 года". Он мог бы рассмеяться над абсурдностью ситуации, если б не был близок к тому, чтобы расплакаться.

Женщина хотела донести до него что-то. Она продолжала стучать костью, скалясь ему, как павиан.

Мэдди Синклер была привлекательной женщиной до произошедшего с ней. Да, высокомерной и напыщенной, но и такой, на которую засматривались мужчины. А член, как известно, стыда не знает. Она была не худой и стройной, как некоторые модели из телевизора, а невысокой, задастой и грудастой, с длинными волосами цвета бронзы и большими черными глазами. Одним словом, сексуальной. Все было при ней, и этим все сказано.

Но теперь... Боже милостивый.

Голая и окрашенная в белый цвет, с этой ярко-красной боевой раскраской на лице, грудях и бедрах, покрытая пятнами засохшей крови и грязи. Волосы свисали на лицо, словно пучки мокрой соломы, рот изогнулся в злобной усмешке. А те глаза - разве можно было назвать это глазами? - превратились в жуткие щели, в которых проглядывала ядовитая канализационная тьма.

Она придвинулась ближе, шлепнула закругленным концом кости по ладони.

Так, как она улыбалась, не улыбался ни один человек. Это была жуткая, плотоядная усмешка крокодила. Зубастая гримаса сокрушающего кости голода. Она скользила вперед на четвереньках, источая смрад, от которого Луиса выворачивало наизнанку. Ее едкое дыхание напоминало запахом крысиный яд.

Луис был целиком в ее власти, и выхода не было.

 Каким бы ползучим зверем она ни была, похоть у нее в глазах не подлежала сомнению. Но она не хотела заниматься любовью, нет, она хотела сношаться, трахаться. И даже эти определения были слишком благородными для такой низменной твари, как она. Она хотела совокупляться, как свиньи в грязи, размножаться, как волки в кустах и обезьяны на деревьях. Сезон спаривания. У нее была течка, и она хотела то, что он имел.

 А если он не даст ей этого?

 Он знал ответ. Отказавшиеся свисали со стропил, засоленные, закопченные, сваренные в горшках.

Рот у Мэдди был открыт, и Луис видел в нем язык, который извивался, словно личинка, изучающая почерневшее мясо. Она подползла еще ближе, ее груди болтались из стороны в сторону, словно коровье вымя. Луис чувствовал исходящий от нее жар. Лихорадочный, болезненный, тошнотворный. Такой, который обычно ассоциируется не с человеческим телом, а, возможно, с остывающим блоком двигателя.

Луис попытался отвернуться от нее, и ей это не понравилось.

Мэдди прыгнула на него, схватила за уши, как школьного хулигана и раз пять или шесть ударила головой о плотный грунт пола. Она была абсолютным ужасом, находящимся в прямой близости от него... скользкая на ощупь, рыхлая и податливая, будто лишенная костей, источающая жар. И самое худшее, запах от нее походил на смрад грязной соломы из обезьяньей клетки. Ни с чем несравнимые, омерзительные миазмы мочи, паршивых шкур и обезьяньих фекалий.

 Только не блюй, Луис. Господи Иисусе, не смей это делать.

Она ухмыльнулась ему своей мерзкой слюнявой пастью, и он едва не утратил рассудок. Некоторые существа не должны ухмыляться, и она была из их числа.