Дьявол всегда здесь

– Ага. – Она слегка сжала его ладонь. Бросила взгляд на белую полотняную перегородку, отделяющую от женщины на соседней койке, понизила голос: – Знаю, похоже на бред, но я хочу вернуться к нам и ненадолго притвориться, что это наш дом.

– И как мы это сделаем?

– Меня здесь так накачивают, – сказала она. – Мне скажи, что я хоть царица Савская, и я не увижу подвоха. Кроме того, ты же слышал, что говорят врачи. Уж чего-чего, а проводить остаток жизни здесь я точно не хочу.

– Сон был об этом?

Она озадаченно посмотрела на него.

– Какой сон?

Два часа спустя они тронулись с больничной стоянки. Когда направились по шоссе 50 к дому, Уиллард остановился и купил молочный коктейль, но тот не задержался в ней надолго. Уиллард отнес жену в заднюю спальню и уложил поудобнее, потом ввел морфин. Глаза у нее остекленели, а через минуту она уснула. «Сиди с матерью, – велел он Эрвину. – Я скоро буду». Прошел через поле, чувствуя холодный ветер на лице. Встал на колени у молельного бревна и прислушался к тихим умиротворяющим звукам вечернего леса. Несколько часов таращился на крест. Рассматривал их горе со всевозможных углов в поисках решения, но всегда упирался в один и тот же ответ. Как говорили врачи, у Шарлотты безнадежный случай. Ей давали пять, самое большее шесть недель. Других вариантов не осталось. Теперь все зависело от него и от Бога.

Когда он вернулся домой, уже темнело. Шарлотта еще спала, а Эрвин сидел у кровати на стуле с прямой спинкой. Было видно, что мальчик без него плакал.

– Просыпалась? – тихо спросил Уиллард.

– Да, – сказал Эрвин, – но, пап, а почему она меня не узнает?

– Это просто из-за лекарств. Через несколько дней ей получшеет.

Мальчик глянул на Шарлотту. Всего пару месяцев назад она была самой красивой женщиной из тех, кого он видел, но теперь красоты почти как не бывало. Он задумался, как она будет выглядеть, когда выздоровеет.

– Может, перекусим? – предложил Уиллард.

Для себя с Эрвином он приготовил бутерброды с яйцом, потом разогрел кастрюлю с бульоном для Шарлотты. Ее стошнило, и Уиллард убрался и держал ее на руках, чувствуя, как в груди у нее быстро бьется сердце. Он выключил свет и пересел на стул рядом с кроватью. Ночью Уиллард задремал, но проснулся в поту посреди сна о Миллере Джонсе – человеке, чье сердце билось, а сам он висел на пальмах, освежеванный заживо. Уиллард поднес к глазам будильник – почти четыре утра. Больше он не ложился.

Через несколько часов он вылил весь свой виски на землю, пошел в сарай и взял инструменты: топор, мотыгу, серп. Весь день расширял поляну вокруг молельного бревна, вырубал кустарник и низкие деревца, пропалывал почву. На следующий день начал отдирать доски от сарая и вместе с Эрвином носил их к бревну. Проработав допоздна, они возвели вокруг поляны еще восемь крестов – той же высоты, что и первый.

– Врачи твоей маме ничем не помогут, – говорил он Эрвину, пока они возвращались домой по темноте. – Но я надеюсь, мы ее сможем спасти, если постараемся.

– Она умрет? – спросил Эрвин.

Уиллард задумался на секунду перед ответом:

– Господь может все, если правильно попросить.

– Как попросить?

– Покажу завтра, первым делом поутру. Будет непросто, но по-другому никак.

Уиллард взял на работе отпуск – сказал бригадиру, что жене плохо, но скоро она выздоровеет. Каждый день они с Эрвином часами молились у бревна. Каждый раз, когда они пускались через поля в лес, Уиллард заново объяснял, что их голоса должны донестись до небес и что единственный способ этого добиться – быть абсолютно искренним в молитвах. Чем больше слабела Шарлотта, тем громче становились молитвы, и уже начали разноситься ниже по холму и над ущельем. Каждое утро народ Нокемстиффа просыпался под их мольбы и каждый вечер с ними ложился. Иногда, когда Шарлотте было совсем нехорошо, Уиллард обвинял сына, что тот не хочет матери добра. Бил и пинал мальчика, а потом впадал в раскаяние. Иногда Эрвину казалось, что отец извиняется перед ним каждый день. Через какое-то время он перестал обращать внимание и смирился с побоями, ругательствами, жалобами и извинениями, просто как с частью новой жизни. По ночам они молились, пока не садились голоса, потом брели домой, пили теплую воду из ведра на кухонной стойке и без сил падали в постель. Наутро все начиналось заново. И все же Шарлотта истончалась, приближалась к смерти. Когда она выходила из морфийного забытья, умоляла Уилларда прекратить эту ерунду, просто дать ей уйти с миром. Но он не собирался сдаваться. Если потребуется все, что у него есть, – пускай. С минуты на минуту он ждал, как с неба спустится божий дух и дарует исцеление; и, когда к концу подходила вторая неделя июля, он успокаивал себя хотя бы тем, что она уже протянула дольше, чем предсказывали врачи.