Дьявол

'«Это сейчас же сделалось известно необычайным случаем. В этой же самой пустыне, на некотором расстоянии, жил другой старец, который нимало не интересовался тем, что произошло у соседнего старца, но он пошел почерпнуть воды, и только погрузил свою чашу в воду, как «чаша перевернулась». Старец удивился: потому что до этого случая чаша у него никогда не переворачивалась. Он второй раз зачерпнул чашу, но чуть ее поставил, как она перевернулась.

Тогда пустынник подумал:

«Верно это по усмотрению божию».

А так как он в одиночестве никак не мог себе разъяснить, к чему ему давалось такое знамение, то он, не теряя времени, пошел к другому пустыннику, но в один день не дошел, а заночевал дорогой под стенами идольского капища и тут обо всем узнал. Случилось так, что в этом капище именно в ту ночь собрались бесы и в чрезвычайной радости завели шумное торжество, и стали хвастать, что соблазнили одного известного и опытного пустынника, причем не раз называли соблазненного и по имени.

Это был как раз тот, к которому шел путешествующий. Но путник хотя и смутился этим, однако, все–таки пришел к тому, который пал во грех с родственницей, и, поздоровавшись, спросил у него: — Что убо сотворю, отче, — егда наполню чашу мою водой и она во время снедения превращается?

А тот посмотрел на него, и вместо ответа сам предложил вопрос:

— А что убо аз сотворю, яко аз впадох в блуд? — Да, я это уже знаю — ответил гость, — я слышал об этом «в церкви идольстей».

Тогда преступивший обет целомудрия старец, как только услыхал, что о нем даже дьяволы говорят, вскочил и отчаянно закричал:

— Ну, если это так, тогда уже все равно — я брошу пустыню и пойду в мир. Но тот брат, у которого чаша переворачивалась, отговорил его от этого, а присоветовал прогнать только от себя родственницу.

Старец послушался и исправил житие свое».

Не всегда, однако, бесы, доведя подвижника до падения, повергали его в самоотчаяние: бывали люди крепкие, которые умели утешить себя в том смысле, что «сие есть не грех, но токмо падение». В «Прологе» же, под 21 мая, рассказывается, как один «брат вышел из скита на речку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил там на берегу «жену перущу ризы», то–есть прачку, моющие одежды, и «прилучился брату пасти с нею». По совершению же этого греха брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: «Чего идешь в скит! Тебе там теперь уж не место, оставайся теперь с прачкой»!

Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем отбить его от пути спасения, и сказал: — Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться!»

Само собой разумеется, что по мере того, как аскетизм фанатический, в течение веков, перерождался в аскетизм лицемерный, плутоватые теории, что «сие есть не грех, но токмо «падение», забирали все большую и большую силу и находили усерднейшее применение. Но даже в самые поздние века аскетизма(напр. в русском старообрядчестве XVII и XVIII веков) никогда не было недостатка в фанатиках, которые принимали искушения демона, в образе жены, совершенно серьезно и били, увечили или даже убивали чересчур ретивых своих поклонниц, вообразив их переодетыми бесами. Такой случай с насмешкой рассказывает в романе своем «В лесах», знаменитый расколовед П.И. Мельников — Печерский, автор, благодаря которому само слово «искушение» вызывает ныне улыбку у читателя: так удался этому писателю тип молодого певца и начетника, благочестивого бабника, Василия Борисовича, с постоянной поговоркой на устах: — Ох, искушение!..

Но смешные анекдоты не уничтожают действительности, которая на этой почве порождала преступления без вины виноватых преступников, расправляющихся с женщинами, повинными только в неуместной влюбчивости, со всей страшной свирепостью, какую мог накопить многолетне сдерживаемый гнев против лукавого беса, неуловимого вечного врага.

Чаще всего бес, искушая пустынника, не заходил в соблазнах своих до такого яркого реализма, как подсыл женщин или собственное воплощение в женщину, а довольствовался тем, что будил и раздражал желания, не находящие удовлетворения. По рассказу Григория Великого, дьявол однажды: охватил таким сладострастным соблазном св. Бенедикта, но суровый подвижник справился с собой: разделся донага, лег в терновник и катался в нем, покуда колючие шипы не выгнали из тела наплыв адской страсти. Еще гораздо грознее вылечил себя другой инок в IV веке.