Дьявольский рай. Почти невинна

Я вытирала его спину и шею, а он размышлял над географией нашего финального свидания. В окне снова метнулась чья-то тень, и приходить сюда становилось небезопасно.

– Между прочим, Генка, он наш человек в этом плане, и, в принципе, весь этот час мы могли бы кататься в его машине, сзади. Она у него с кондиционером и со всеми делами.

– Да, жалко только, что я уезжаю.

В дневнике я написала про этот момент: «...с необычайной теплотой он говорил мне про ян-ци и про то, что он еще никому не говорил. Мне казалось, что такая близость бывает только у очень любящих людей. Он обнимал меня совершенно без похоти».

– Когда ты уедешь, мне будет тебя здорово не хватать. А вообще... наверное, тебя мне послали звезды за что-то сверхъестественное. Я, наверное, что-то такое сделал... раз заслужил тебя.

И потом, там же, на скамейке, несмотря на шорты:

– Кончай! Пока не кончишь, я тебя никуда не отпущу!

И:

– Как ты пахнешь... этот твой запах, он впитывается в мою кожу и держится там дня три... Нет, духи тут не при чем, не в них дело – это гормоны, у каждого человека есть свой индивидуальный сексуальный запах, у тебя он очень сильный, и если бы с мы тобой залегли на месяц, то все простыни, вся мебель пропитались бы тобой... Эх... если бы нам хотя бы дня три не вылезать из постели... я бы ласкал тебя всю.

– А кто сказал, что это невозможно? Я ведь всегда добиваюсь, чего хочу. Всегда. Я хитрая... я умею ждать... я умею притворяться.

– Нет, моя милая... Я думаю, что это даже хорошо, что над тобой сейчас такой контроль. Иначе, чувствую, мы бы сотворили с тобой какую-то большую глупость... Ой, подумать только, что бы мы проделывали... но хорошего – понемножку. Я тебе, кажется, и так много дал. Правда?

Nach Mittag

Вернулась с блуждающей улыбкой. На всякий случай сказала, что у Больших Качелей встретила Анну (а ведь она заложит, что видела меня – на 100%), приняла холодный душ и, подремав над «Deutsche Grammatic», двинулась на пляж заниматься Полинкой.

Сидя на моем разрушенном пирсе, мы, то и дело поглядывая в тихое Гепардовое (все они, довольные, спали), разработали дерзкий план.

Она с удовольствием принимает все его поползновения и, дабы возбудить еще больший интерес, ходит только в своем желтом бикини. Она должна отвечать на все его бредни заинтересованным блеском глаз. «Но только учти, подруга, он очень хитрый, очень опытный мерзавец, учти, это пока что самая серьезная игра в твоей жизни. И этот сладостный час расплаты – когда ты в самый ответственный момент отказываешь ему и говоришь все, что ты о нем думаешь». (О том, что момент проигрыша еще слаще, я решила не говорить.)

Она взволнованно блестела своими миндалевидными бархатными глазами, горячо кивала и, поправляя черную прядь, сладенько ёрзала, предвкушая эту невозможную авантюру.

Но мне, утомленному, очерствевшему педагогу, мне уже тогда было видно, что вряд ли девчонка сможет сыграть мою собственную роль, вряд ли у нее найдется достаточно внутренней зрелости, чтобы оказаться в чем-то лучше.

Но мы мечтали.

– А ты, Ада, почему ты не играешь?

Я горько усмехнулась:

– Я еще как играю. Но он устал. Я ему надоела. У нас ничья.

Tag Vierundzwanzig (день сорок четвертый)

Послезавтра я уеду отсюда навсегда. Отец после вчерашней гепардо-разоблачительной беседы с Анной и после сестринского звонка, в котором она хвасталась, что уже подала на развод, – после всех этих темных липких клякс он понял, что его Имрая окончательно померкла. А я своим возмутительным поведением напрочь перечеркнула перспективу нашего дальнейшего совместного отдыха.

А завтра у меня день рождения. В четырнадцать лет Джульетта влюбилась... чем я хуже?

А послезавтра мы уедем.

Навсегда.

Шансов на финальную встречу нет. «Я запрещаю тебе выходить за пределы квартиры!» – значит, таки заложила, моя длинноногая, смуглая Жасмин...

Плохо... все плохо... валялась на пирсе и все тешила себя различными фантазиями на тему: «Что Саша подарит Аде на ее четырнадцатилетие». Ах, сколько же я слышала от него про эти неприличные китайские шарики, которые есть у Сюшки-Ксюшки и которые «пока ты ходишь, перекатываются там внутри». О... Гепард, да ведь любая бумажка, поднятая тобой с полу, побывав в алтаре твоих темных рук, станет для меня священной!

«Жаль, что у тебя все так складывается, а то пошли бы на камни, пожарили бы мидии, – грустно сказал Макс, обнимая меня за плечи: – А может, получится удрать? Что тебе – все равно через день уезжаешь!»

Я уклончиво пожала плечами.

Ночь прошла в горько-беспокойной полудреме.

Dag Funfundvierzig (день сорок пятый)