Дьявольский союз. Пакт Гитлера – Сталина, 1939–1941

Когда депортированные наконец доехали до места ссылки, их мучения на этом не кончились. Их ожидало унылое существование в трудовых лагерях, и многим уцелевшим предстояло умереть тут же, на чужбине. Таким образом Сталин «зачистил» свою западную границу, изгнав с недавно присоединенных территорий всех, кого сочли способными на саботаж или диверсии, вдохновляемые немцами, или просто причислили к «антисоветским элементам». В процессе депортаций в Сибирь, Казахстан и другие негостеприимные дальние края в глубине Советского Союза были высланы 34 260 литовцев, 15 081 латыш и 10 205 эстонцев⁸⁶². Кроме того, 29 839 человек были депортированы из Бессарабии⁸⁶³

, а еще приблизительно 22 тысячи – в четвертой и последней волне депортаций из бывшей Восточной Польши⁸⁶⁴. Большинству высланных уже никогда не довелось увидеть родные края.

Итак, к июню 1941 года у Сталина уже не оставалось сомнений в том, что на него нацелено нацистское дуло. И хотя он не желал слушать все более тревожные известия о германских военных приготовлениях, его действия, предпринятые в несколько последних месяцев, ясно показали, что ему хорошо известно об угрозе со стороны западной границы. И все-таки Сталин продолжал надеяться, что, умиротворяя Берлин, он выиграет время, спокойно пересидит лето и, возможно, заставит немцев отложить нападение хотя бы до начала следующего года. Позже он признавался: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но думал, что мне удастся выиграть еще полгода»⁸⁶⁵. А еще Сталин полагал, что до начала военных действий Берлин затеет переговоры, предъявит какие-нибудь требования и ультиматум. Пока же ничего этого не произошло, рассуждал он, балансирование на грани войны еще не привело страну к самому краю.

Кроме того, Сталин чувствовал, что его по рукам и ногам связывают условия нацистско-советского пакта. На переговорах, произошедших в августе 1939 года, он впервые оказался напрямую вовлечен в международные дела, впервые лично провел переговоры и принял участие в составлении условий. Как заметил германский военно-морской атташе в Москве, Сталин стал «стержнем германо-советского сотрудничества»⁸⁶⁶

и вся корреспонденция проходила через его стол. Многие видели в этом пакте идею Сталина, порождение его ума, его «фирменную политику». Потому-то ему было трудно расторгнуть это соглашение: ведь здесь некого было принести в жертву как политического козла отпущения, не на кого указать обвиняющим перстом. И в этом отчасти кроется объяснение упрямой несговорчивости Сталина – возможно, ему казалось, что с этим пактом как-то переплетена его собственная судьба.

В середине июня, не в силах больше терпеть какофонию слухов, Сталин решил, что нужно как-то действовать. Он составил текст коммюнике для ТАСС, чтобы 14 июня его напечатали все советские газеты и передали по радио для широких масс. Начиналось сообщение с упоминания о том, что «в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией»». Далее говорилось, что, согласно этим слухам, «Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера», а «СССР будто бы отклонил эти претензии», и в результате обе страны теперь готовятся к войне. Несмотря на «очевидную нелепость» этих слухов, ТАСС сочло нужным официально заявить: Германия не предъявляла Советскому Союзу никаких претензий и никакие переговоры на эту тему не ведутся. Далее в коммюнике говорилось:

По данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы⁸⁶⁷.

Помимо критики в адрес Лондона, это была довольно отчаянная попытка убедить Берлин публично согласиться с советским заявлением. Оставалась надежда, что Гитлер скажет хоть что-нибудь похожее, быть может, тоже опровергнет слухи о своих воинственных намерениях или даже начнет долгожданные переговоры. Как признал позже сам Молотов, это было «последнее средство»⁸⁶⁸. Но, увы, в ответ Германия хранила глухое молчание.