Дикая

Гоняя во рту персиковую косточку, я огляделась и увидела, что меня окружают сотни азалий с венчиками десятка оттенков розового и бледно-оранжевого цвета, а ветерок срывает и уносит вдаль их лепестки. Казалось, это был подарок мне — как персик, как Кайл, поющий Red River Valley. Каким бы трудным и головоломным ни был этот маршрут, все же не проходило ни дня, который не дарил бы мне нечто такое, что на жаргоне походников МТХ называлось «магией тропы» — неожиданные и приятные происшествия, которые выделялись на мрачном фоне трудностей маршрута. Собираясь подняться и снова закинуть Монстра на плечи, я услышала шаги и обернулась. По тропе мне навстречу шла олениха, явно не осознававшая моего присутствия. Я вскрикнула, совсем тихо, чтобы не испугать ее, но вместо того чтобы метнуться прочь, она лишь остановилась и присмотрелась ко мне, принюхалась, а потом медленно продолжала идти мне навстречу. После каждого шага она останавливалась, чтобы понять, можно ли идти дальше, и всякий раз решала, что можно, все приближаясь и приближаясь, пока до нее не осталось каких-нибудь три метра. Ее мордочка выражала спокойствие и любопытство, она вся вытянулась вперед, насколько осмелилась. Я сидела неподвижно, наблюдая за ней, ни капельки не боясь — как тогда, в снегах, когда ко мне подошел дикий лис и принялся меня изучать.

— Все хорошо, — прошептала я оленихе, сама не догадываясь, что скажу дальше, пока слова не сорвались с моих губ: — Тебе ничто не грозит в этом мире.

Я пришла в восторг от персика — свежие фрукты и овощи в моих гурманских фантазиях на равных соревновались с лимонадом. Но еще больше была тронута тем, что Сэм и Хелен оставили его для меня.

И когда я договорила, с нас словно спало заклятие. Олениха утратила ко мне всякий интерес, хотя все равно не убежала. Она лишь подняла головку и медленно пошла прочь, деликатно переставляя между азалиями свои копытца, пощипывая на ходу растения.

Я шла в одиночестве следующие несколько дней, поднимаясь, спускаясь, снова поднимаясь. Через Этну в Мраморные горы, по длинному жаркому спуску в долину Сейед. Мимо озер, где москиты заставили меня в первый раз на всем маршруте обрызгаться репеллентом. Встречая по дороге однодневных походников, которые рассказали мне о лесных пожарах, бушевавших к западу, хотя они все еще не доползли до МТХ.

Однажды вечером я разбила лагерь на покрытой травой полянке, откуда были видны свидетельства этих пожаров: туманная ширма дыма заволакивала панораму на западе. Я просидела на своем стульчике целый час, глядя, как закатное солнце тускнеет в дыму. За вечера, проведенные на МТХ, я не раз видела захватывающие дух закаты, но этот был более зрелищным, чем они все. Солнечный свет постепенно становился неразличимым, расплавляясь в тысячу оттенков желтого, розового, оранжевого и пурпурного над покатыми волнами зеленой земли. Я могла бы почитать «Дублинцев» или уснуть в коконе своего спального мешка, но в тот вечер вид неба был слишком гипнотическим, чтобы просто встать и уйти. Разглядывая его, я осознала, что миновала срединную точку своего похода. Я шла по маршруту уже пятьдесят с чем-то дней. Если все пойдет как планировалось, еще через пятьдесят дней я закончу прохождение МТХ. И все, что происходит со мной здесь, уйдет в прошлое.

Если все пойдет как планировалось, еще через пятьдесят дней я закончу прохождение МТХ. И все, что происходит со мной здесь, уйдет в прошлое.

— «О, помни долину Красной реки и ковбоя, который любил тебя так верно…» — запела я, а потом умолкла, потому что не знала остальных слов. Мне вспомнились личико и руки Кайла, эхом звучали в ушах ноты его безупречного голоса. Я стала размышлять о том, стану ли я когда-нибудь матерью, и в какую такую «ужасную ситуацию» попала мать Кайла, и где может быть его отец, и где теперь мой. «Что он делает сейчас, в эту самую минуту?» — время от времени я задумывалась об этом всю свою жизнь, но никогда не могла представить. Я ничего не знала о жизни отца. Он где-то был, но незримый, как тень зверя в лесу; как костер, настолько далекий, что не видно ничего, кроме дыма.

Таков был мой отец: мужчина, который так и не стал мне отцом. Всякий раз это меня изумляло. Снова, и снова, и снова. Из всех на свете дикостей то, что он не сумел любить меня так, как ему следовало бы, всегда было самой большой дикостью. Но в тот вечер, вглядываясь в темнеющую землю, проведя пятьдесят с лишним дней на МТХ, я осознала, что мне нет больше нужды больше изумляться по его поводу.

Ведь в мире так много других, по-настоящему изумительных вещей.