Мара, конечно, не признавалась в том, что раны терзали ее, прятала их под длинными рукавами – да только лиреана умела ощущать. Следы немертовских когтей горели огнем, жгли ее руки, и дева вод всем сердцем хотела ей помочь – только Мара лишь усмехалась, мягко останавливая ладони духа, тянущиеся к ней. Лиреана и спорила, и доказывала, и умоляла, и ругалась с ней – а толку никакого: ведьма упорно отвергала ее помощь. Дева вод решила попытаться еще раз. Последний – вдруг упрямая женщина наконец согласится?
- Позволь мне коснуться тебя, Мара, - темные глаза с золотыми искорками цепко впились в выглядывающие из-под ткани полосы. Дева вод подняла взгляд к лицу ведьмы и почти что взмолилась, - Я прошу тебя, позволь. Мы умеем забирать эту боль, разгонять ее, излечивать… Прошу, дай мне избавить тебя от этого. Он отравил тебя, и если не рассеять его след, ты будешь мучиться так до конца своих дней.
Мара уверенно качнула головой:
- Нет. Это – память. Память о том, что будет, и о том, что должно сделать. Нет, - жестко молвила женщина и отдернула руку, когда лиреана попыталась поймать ее ладонь, - К тому же, это так неважно, - на ее лице мелькнула отстраненная задумчивая улыбка, - Вряд ли они будут тревожить меня, когда я соединюсь с Бессмертным.
С этой мыслью деве вод тоже было очень тяжело свыкнуться. Она не могла себе представить лес без ведьмы. Ей не верилось, что новая весна не опустится в белые ладони птичьим перышком, не разольется в серых глазах звонкой капелью, не заплетет в смоляные волосы запах молодой травы и фиалок. Глупая лиреана, прекрати. Она же никуда не денется. Гарварна все так же будет сиять в лунных лучах, и сердце колдуньи еще сильнее сплетется с сердцем леса, с сердцем Бога. Может, она даже вернется из Пустоты девой вод. Или иль-вэане. Да. Это было бы очень славно – лиреана так и видела, как искры болотных огоньков отражаются в бездонных ее глазах, и папоротники прорастают сквозь бесплотное тело. Что-то верное было бы в таком ее возвращении.
- Но сейчас-то ты еще не с Бессмертным, - проворчала лиреана, понимая, что в этом споре ей не переубедить Мару. Ведьма лишь повела плечом, закрывая эту тему – и дева вод не стала ей перечить. В конце концов, у каждого – свой выбор. Стало быть, так ведьме нужно.
В серой хмари давно затих шелест птичьих крыльев, но духу казалось, будто там, в стылой вышине, мечутся далекие тени. Она глядела вверх, за черные переплетения ветвей, укрытые тонким золотым кружевом – и прощалась. До весны, до самой весны. Хоть бы до весны…
Ей очень хотелось вернуться сюда, в мир, наполненный запахами и звуками, в бесконечную солнечную круговерть. Пускай у тебя все получится, ведьма… Лиреана снова взглянула на Мару. Она изменилась – так же, как все живое менялось осенью. Стала спокойнее, старше – даже древнее. Дочь Бессмертного, истинное его дитя, которая видела свой путь и не страшилась его. Дающая надежду на то, что за долгим сном настанет новый рассвет, и он будет во стократ прекраснее, чем все прожитые. И лиреана верила ей, потому что иной веры быть и не могло.
Ведьма нарушила воцарившуюся тишину первой:
- Пора.
Пора, да.
Лиреана закрыла глаза и улыбнулась, поглубже вдыхая сладковатый звенящий воздух. Сердце запоминало каждый оттенок, каждую искорку, каждый блик, сохраняло навек и сберегало. Образ сам соткался из тумана, и дева вод отпустила его к Маре. Алая ягодка шиповника, упавшая в темный мох, припорошенный первым снегом. Во мху было тепло, ласково, надежно – словно под материнской ладонью. Так и береглась память в бессмертном сердце духа.
Мара тихо улыбнулась, не поднимая век.
- Красиво. Сбереги до весны его, дева вод.
- Сберегу, - кивнула лиреана, а затем тихо добавила, - А ты сбереги нас.
Мара не ответила – в том не было нужды. Не было нужды обещать что-то – что там те слова, полынный дым, не более. Все, что должно, она сделает. А там уж будет дорога: пока еще укрытая туманом, едва различимая, но прямая и верная.
Лиреана сделала еще один вдох, наблюдая, как дрожит на легком ветру золоченый листок акации, подхваченный холодной ладонью воздуха. Прикосновение к воде, прикосновение к коже.
Доброй зимы, мир.
Дева вод уходила на дно, чтоб через мягкий ил просочиться вниз, к ледяным подземным водам, и пойти по этой тропке к Древу Бессмертного. Обращаясь водой, она глядела в серые глаза, где разливался густой осенний туман и покой пустоты, и в тихой песне ветра ей слышался ведьмин голос. Все будет так, как должно. Гладь сомкнулась над головой, и наполненное жизнью бестелесное сердце блеснуло из темноты воды мягким бликом – а затем исчезло.